Василий Шукшин как латентный абсурдист, которого однажды прорвало

— Сколько в тебе, Алка? — Алка это и есть Несмеяна. — Сколько весишь?

— Восемьдесят.

— Выдержит. Намыливай.

Намылили веревку, сделали петлю, привязали конец к крюку… Слезли со стремянки.

— Давай, Алка.

Алка-Несмеяна вяло поднялась… зевнула и полезла на стремянку. Влезла…

— Скажи последнее слово, — попросил кто-то.

— Ой, только не надо! — запротестовали все остальные. — Не надо, Алка, не говори.

— Этого только не хватает!

— Умоляю, Алка!.. Не надо слов. Лучше спой.

— Ни петь, ни говорить я не собираюсь, — сказала Алка.

— Умница! Давай.

Алка надела на шею петлю… Постояла.

— Стремянку потом ногой толкни.

Но Алка вдруг села на стремянку и опять взвыла:

— Тоже скучно-о!.. — не то пропела она, не то заплакала. — Не смешно-о! С ней согласились.

— Действительно…

— Ничего нового: было-перебыло.

— К тому же патология.

— Натурализм.

— Это примитив! Это юмор каменного века! Все глупо, начиная с ребра и кончая вашим стремлением… Ха-ха-ха!.. О-о-о!.. — И тут старичок пукнул, так это — по-старчески, негромко дал, и сам очень испугался, весь встрепенулся и съежился.

Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.

— Слушай, — сказала она, — хочешь стать моим любовником? А?

Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше — и грудь, и все такое. Да и усы-то… это ведь… что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так — признак.

(…)

— Пошли, — решился Иван. — У меня полчаса есть еще. Побалуемся.

— У-а-а, у-а-а, — поплакал Иван. — Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!..

Дочь Бабы-Яги засмеялась:

— А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька… Ну, вот… мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим… все дадим.

Горыныч улыбался всеми тремя головами.

— Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят… Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка… С косточками! — Горыныч перестал улыбаться. — С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! — загремел он хором. — Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!

Впрочем, если имеется куча восторженных поклонников у Хармса, Шагала, Кандинского и им подобных, то не мудрено, что есть они и у Василия Шукшина — не вопреки таким вот «жемчужинам» творчества, а как раз благодаря им.

* * *

Есенин писал о Емельяне Пугачёве, Шукшин — о Степане Разине.

Ключ к личности Василия Шукшина — его роман о Разине «Я пришёл дать вам волю». Разин был, по-видимому, любимым героем Василия Макаровича, из чего можно предполагать, что Шукшин был человек без внутренней дисциплины и без чувства меры, сдерживавший себя только из конъюнктурных соображений. Или, скорее, сдерживавшийся внешними факторами. Когда такие факторы отсутствуют, личности типа Шукшина раскрывают себя во всю свою ненужную ширь.