Василий Шукшин: Вещее слово

Еще во время расцвета, наивысшего успеха восстания, когда за Разиным идут огромные людские массы, на пути разин—цев встречается одинокий странник. Степан Тимофеевич останавливает его и спрашивает, куда тот путь держит. Странник отвечает, что идет в Соловецкий монастырь. Разин говорит о том, что он пришел дать волю, зовет встречного с собой. Тот отвечает, что не может, ибо дал обет. Тогда Разин вспоминает, что сам в молодости ходил в Соловецкий монастырь поклониться иконе святого Зосимы – казачьего заступника… Ладно, говорит атаман страннику, иди, помолись там за нас, грешных, и передай от меня подарок. Разин подает богомольцу что—то завернутое в мешке… И вот когда восстание уже разгромлено, телега, на которой Степана, закованного в цепи, везут в Москву, удаляется, мы видим Соловецкий монастырь. Уже знакомый нам странник входит в древнюю обитель. Его спрашивают, зачем он пришел, он объясняет и говорит, что попросил его помолиться еще один человек, Степан Тимофеевич. И странник как—то особенно высоко, былинно рассказывает о встрече с Разиным. «О, долго же ты шел, – говорят ему монахи, – его уже нет…» Все крестятся. «Да вот… подарок его…» И тут Шукшину виделась такая картина: серый мешок, серые монахи, серый странник, серые стены… А из мешка появляется ослепительное золотое блюдо, оно всверкивает, как солнце. Ясный и чистый золотой солнечный свет заливает экран…

Таким вот виделись Василию Макаровичу последние кадры фильма о Разине.

Виделись ему и струги – «острогрудые челны», виделись бешеные скачки по ковыльной степи, жаркие неистовые схватки, бесшабашные гулянья, невиданные летописные переправы через реки… Смотрел он задумчиво, как клубится, поднимается над Доном туман, и представил такую сцену. Стелются над рекой туман и дым, раннее утро, чу, какое—то медленное движение над тихой водой. И вот появляются из облака тумана десятки… фигур. Кажется, они стоят на воде, она их движет. Но ближе, ближе… И вот уже возникают лошадиные морды и крупы – мы начинаем различать бородатые лица: то казаки переплывают реку, стоя на спинах лошадей… Эта картина очень волновала Шукшина, он даже справлялся у военных консультантов фильма «Они сражались за Родину», известны ли им подобные переправы. Те отвечали однозначно: нет. Но Василий Макарович таким ответом не удовлетворялся, доказывал, что читал о подобном в летописях, и горячо, даже запальчиво, говорил о том, что русские летописи не врут…

Еще больше, чем о «видовых» эпизодах, задумывался он о том, как лучше передать, донести до зрителя философскую и нравственную суть фильма. Тут много значили разговоры и споры Разина с Матвеем Ивановым – крестьянским идеологом, своеобразным народным мыслителем и философом. Иванова должен был сыграть Бурков, и вот они уже репетируют, часами беседуют об образе Матвея. Шукшин строго, даже обидчиво следит за тем, как входит в образ Бурков. Однажды между ними случается и размолвка, к счастью короткая, а по форме прямо—таки мальчишеская. Увидел раз Василий Макарович, как «снимает напряжение» съемочной группы Бурков своими шутливыми экспромтами—репризами и «байками», да и сказал ему: «Больно весел ты, в перерыв, при народе… Может, ты вообще человек несерьезный? А Матвей Иванов, он знаешь какой…»

Шукшин требовал полной отдачи образу не только во время непосредственной работы, но и вне ее.

* * *

…Думал ли он, чувствовал ли, что эти напряженнейшие, до предела насыщенные творчеством дни и ночи – последние?

Среди рабочих его записей находим такие: «Я – сын, я – брат, я – отец… Сердце мясом приросло к жизни. Тяжко, больно – уходить».

«И что же смерть?

А листья зеленые.

(И чернила зеленые.)»

…Да нет, не думал он умереть так скоро, но и на долгую жизнь уже не рассчитывал. Отсюда – неуемная рабочая жажда, никакой пощады себе. Он снова загонял себя. Самосжигал.

После «Калины…» была больница. Каждая больница – это, кроме всего прочего, еще и предупреждение, «совет»: необходимо быть осторожным, в чем—то изменить ритм жизни. Он же не только не изменил, а еще и усугубил. «Вечно недовольный Яковлев», «Ночью в бойлерной», «Рыжий», «Кляуза», «Други игрищ и забав», «Мужик Дерябин», «Жил человек…», «Чужие», «Привет Сивому», «Энергичные люди» (был на репетициях в БДТ, одна запись авторских звуковых ремарок продолжалась подряд девять часов) – всё это создано после «Калины красной». Он пообещал Глебу Панфилову сняться в роли драматурга Феди в фильме «Прошу слова» и вот, воспользовавшись небольшой паузой в съемках «Они сражались за Родину» – несколько дней будут снимать эпизоды, в которых он не занят, – летит в сентябре в Ленинград.