Василий Шульгин: судьба русского националиста

16 декабря 1916 года, говоря о постановлениях прошедших в Москве съездов Земского союза и Союза городов, Милюков заявил: «…Гг., свершилось то, чего мы хотели и к чему стремились: страна признала нас своими вождями»^[229].

Милюкова поддержал Коновалов, потом Керенский добавил: «Вы, гг., до сих пор под словом „революция“ понимаете какие-то действия антигосударственные, разрушающие государство, когда вся мировая история говорит, что революция была методом и единичным средством спасения государства. Это есть напряженнейший момент борьбы с правительством, губящим страну»^[230].

После рождественского перерыва 14 февраля Дума продолжила свою работу. Обсуждали продовольственную проблему, которая обострилась из-за введения государственного регулирования зернового рынка (чтобы пресечь спекуляцию). К тому же дорогое зерно было непосильной тяготой для государственного бюджета. В результате проблема не имела решения. Разве что установление диктатуры.

Министр земледелия Риттих: «Но введенные твердые цены оказались к этому времени несколько ниже рыночных. Последствия — по общему голосу тех земских деятелей, которых я видел и с которыми говорил (число их очень большое), по общему их голосу, — последствия этого были прямо замечательны в этой местности по своей быстроте: зерно совершенно исчезло с рынка, даже то, которое было привезено, — его повернули крестьяне назад, и подвоз на базары, на рынки сократился до крайности и вскоре совершенно прекратился»^[231].

Керенский: «Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является уничтожение средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят?.. С нарушителями закона есть только один путь — физического их устранения»^[232].

С. В. Левашев, доктор медицины, бывший ректор Новороссийского (Одесского) университета, председатель Общества русских врачей, член СРН: «…министр земледелия сообщил вам важнейшие данные относительно продовольствия страны и войска, указал на важные препятствия, которые правительство встречает в таком страшно важном деле, как продовольствие армии, а Дума постановила отложить обсуждение этого заявления и перейти к общеполитическим речам. Вот, гг., ваша тактика»^[233].

Однако хлеб в стране имелся в достаточном количестве, были задержки с его транспортировкой по железным дорогам. Даже накануне революционных выступлений в столице 21 февраля 1917 года правительство приняло обязательство продать Англии и Франции 25 миллионов пудов пшеницы, и, как указывалось в протоколе, «…с возможностью увеличения поставок в зависимости от условий рынка и перевозочных средств»^[234].

Общий настрой поддержал В. В. Шульгин: «Во-первых, надо, чтобы во главе власти был не кн. Голицын, а человек типа Ллойд Джорджа, железный человек, который, когда он забирает через министра внутренних дел хлеб у населения, заставил бы во что бы то ни стало министра промышленности дать этому сельскому населению все то, в чем оно нуждается, — железо, кожу, удобрение, инструменты и т. д., человек, который за горло бы схватил министра путей сообщения, который остановил бы ему транспорт из-за того, что каких-то контрактов с копями не заключено, человек, который бы с военными властями спорил бы до судорог по вопросу о правильном распределении живой силы в стране, человек, который, наконец, отдал бы под суд того министра внутренних дел, который в самую трудную минуту позволяет себе до такой степени возмутительно раздражать рабочее население, как это сделано в последнее время. Гг., у такого первого министра должен был бы быть и соответствующий аппарат на местах из очень хорошей бюрократии, как правительственный, так и земский. Вот каковы условия, при которых, я думаю, военный социализм мог бы иметь некоторый шанс на успех. Гг., из этой огромной задачи что же в наших русских условиях было осуществлено? Только одна мера была осуществлена — введение твердых цен на хлеб, в то время как твердые цены на все предметы, которые входят как составные в производство этого хлеба, не были введены. Таким образом, гора нашего военного социализма родила мышь. И даже не мышь, а зловредную хлебную крысу, которая очень портит и даже в корне испортила хлебное дело»^[235].

Предвидел ли Василий Витальевич появление реального «железного человека», трудно сказать. Но ведь пройдет всего пять безумных лет, и не «железный», а «стальной человек» станет генеральным секретарем ЦК Российской коммунистической партии большевиков.

Следствие по поводу убийства Григория Распутина быстро установило личности преступников и поставило императорскую семью перед трудным выбором. Из перлюстрированной переписки и телеграмм полиция выяснила, что многие люди из высшего общества поддержали убийц, и среди них — сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна, вдова убитого эсерами великого князя Сергея Александровича. В ее телеграмме одному из участников преступления говорилось: