Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию: „Глупость это или измена“ и сам, в конце концов, ответил: „Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью“. Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики — „клеветник, клеветник“, председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: „Я не чувствителен к выражениям Замысловского“. Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал, что никаких данных об измене кого-либо из упоминавшихся им лиц не было.
Он клеветал намеренно. И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду»[203].
На эту речь Милюкова пришло в Думу ободряющее письмо из Москвы: «Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной Думе, что она душой и сердцем с нею». Оно было подписано представителями Биржевого комитета, Купеческой управы, комитетов — Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.
Шульгин по поводу речи коллеги высказался довольно откровенно. Факты «измены», предъявленные Милюковым, он назвал не очень убедительными: «Чувствуется, что Штюрмер окружен какими-то подозрительными личностями, но не более. Но разве дело в этом? Дело в том, что Штюрмер маленький, ничтожный человек, а Россия ведет мировую войну. Дело в том, что все державы мобилизовали свои лучшие силы, а у нас „святочный дед“ премьером. Вот где ужас… И вот отчего страна в бешенстве.
И кому охота, кому это нужно доводить людей до исступления?! что это, нарочно, наконец, делается?!»[204]
Впоследствии, уже в эмиграции, Милюков оправдывался: «Я говорил о слухах об „измене“, о действиях правительства, возбуждающих общественное негодование, причем в каждом случае предоставлял слушателям решить „глупость“ или „измена“. Аудитория решительно поддержала своим одобрением второе толкование — даже там, где я сам не был в нем вполне уверен. Эти места в моей речи особенно запомнились и широко распространялись не только в русской, но и в иностранной печати. Но наиболее сильное, центральное место речи я замаскировал цитатой „Neue Freie Presse“. Там упомянуто было имя императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи. Это спасло речь от ферулы председателя, не понявшего немецкого текста, — но, конечно, было немедленно расшифровано слушателями. Впечатление получилось, как будто прорван был наполненный гноем пузырь и выставлено на показ коренное зло, известное всем, но ожидавшее публичного обличения. Штюрмер, на которого я направил личное обвинение, пытался поднять в Совете министров вопрос о санкциях против меня, но сочувствия не встретил. Ему было предоставлено начать иск о клевете, от чего он благоразумно воздержался. Не добился он и перерыва занятий Думы. В ближайшем заседании нападение продолжалось.
В. В. Шульгин произнес ядовитую и яркую речь — и сделал практические выводы. Осторожнее, но достаточно ясно поддержал меня В. А. Маклаков. Наши речи были запрещены для печати, но это только усилило их резонанс. В миллионах экземпляров они были размножены на машинках министерств и штабов — и разлетелись по всей стране. За моей речью установилась репутация штурмового сигнала к революции.
Я этого не хотел, но громадным мультипликатором полученного впечатления явилось распространенное в стране настроение. А показателем впечатления, полученного правительством, был тот неожиданный факт, что Штюрмер был немедленно уволен в отставку. 10 ноября на его место был назначен А. Ф. Трепов, и сессия прервана до 19-го, чтобы дать возможность новому премьеру осмотреться и приготовить свое выступление»[205].
Здесь надо вспомнить знаменитую фразу Милюкова, произнесенную еще в 1905 году. Это цитата из древнеримской поэмы «Энеиды»: «Если небесных богов не склоню — Ахеронт я подвигну» (VII, 312).
Этим он образно объяснил союз кадетской партии с террористами: Ахеронт — река скорби, символ адских сил.
Думским выступлением Милюкова адские силы были вызваны снова.