Василий Сталин. Сын «отца народов»

Насчет связки Маленков — Берия Хрущев, разумеется, знал не хуже Василия. Точно так же Никита Сергеевич прекрасно понимал, что если бы Маленков и Молотов одержали верх во внутрипартийной борьбе, то главную вину за репрессии наверняка возложили бы на него, Хрущева, да еще на близкого к нему Микояна. Постепенно Никита Сергеевич все больше склонялся к мысли, что лучше всего главную ответственность за террор возложить на Сталина, а первыми подручными сделать тоже покойников — Ягоду, Ежова и Берию, чтобы не возникал вопрос об ответственности за репрессии оставшихся в живых членов высшего политического руководства — не только Маленкова, Кагановича и Молотова, но и Хрущева, Микояна и прочих.

Формулу, предложенную Василием, — у Сталина были ошибки, но в целом его деятельность привела к «прогрессу Родины», частично взяли на вооружение преемники Хрущева после октябрьского пленума 64-го года. Правда, «прогрессивную историческую роль» Иосифа Виссарионовича решено было признавать почти исключительно в период Великой Отечественной войны. Но сыну Сталина не довелось дожить до этого.

Со времени письма Василия XXI съезду партии прошел почти год, когда Никита Сергеевич наконец решился облегчить его положение. Вспоминает Светлана Аллилуева:

«В январе 1960 года меня снова вызвал Хрущев. Был план, — не знаю, кем придуманный, — предложить Василию жить где-нибудь не в Москве, работать там, вызвать семью, сменить фамилию на менее громкую. Я сказала, что, по-моему, он не пойдет на это. Я все время стремилась доказать, что его алкоголизм — болезнь, что он не может отвечать за все свои слова и поступки подобно здоровому человеку, — но это не убеждало.

Вскоре после этого Н. С. Хрущев вызвал Василия и говорил с ним больше часа. Прошло почти семь лет со дня его ареста… Василий потом говорил, что Хрущев принял его «как отец родной». Они расцеловались, и оба плакали. Все кончилось хорошо: Василий оставался жить в Москве. Ему дали квартиру на Фрунзенской набережной и дачу в Жуковке, — недалеко от моей. Генеральское звание и пенсия, машина, партийный билет — без перерыва стажа, — все это было ему возвращено вместе со всеми его боевыми орденами. Его просили лишь об одном: найти себе какое-нибудь занятие и жить тихо и спокойно, не мешая другим и самому себе. И еще просили не ездить в Грузию, — Василий с первого же слова просил отпустить его туда…»

Неизвестно, уже после январской встречи Василия с Хрущевым или до нее появилась записка председателя КГБ А. Н. Шелепина и Генерального прокурора СССР Р. А. Руденко, адресованная в ЦК КПСС и датированная 5 января 1960 года. Там отмечалось, что В. И. Сталин «содержится в заключении 6 лет 8 месяцев» и «администрацией мест лишения свободы характеризуется положительно». Кроме того, узник «имеет ряд серьезных заболеваний (заболевание сердца, желудка, сосудов ног и другие недуги». Руденко и Шелепин, явно с одобрения Хрущева, предлагали: «Применить к Сталину В. И. частную амнистию, освободить его от дальнейшего отбывания наказания и снять судимость; поручить Моссовету предоставить Сталину В. И. в г. Москве трехкомнатную квартиру; поручить Министерству обороны СССР назначить Сталину пенсию в соответствии с законом, предоставить ему путевку в санаторий сроком на 3 месяца и возвратить изъятое при аресте лично ему принадлежащее имущество; выдать Сталину В. И. 30 тысяч рублей в качестве единовременного пособия».

Предложения были приняты. Не каждому освобождаемому из заключения, да еще по амнистии, а не по реабилитации, сразу же давали трехкомнатную квартиру в Москве и 30 тысяч рублей единовременного пособия. Несомненно, Никита Сергеевич решил купить молчание Василия с помощью дачи, квартиры, пенсии и прочих материальных благ. Сиди тихо, не высовывайся, не возмущайся, что поносят отца, не строй из себя «кронпринца» — и спокойно доживешь до старости. Но на этот раз сын Сталина недолго находился на воле.

Вот что рассказывает Светлана Аллилуева:

«Январь, февраль, март — он жил в Москве и быстро почувствовал себя снова тем, чем был и раньше. Вокруг него немедленно собрались какие-то люди из Грузии, — затаскивали его в «Арагви», пили с ним, славословили, курили ему фимиам… Опять он почувствовал себя «наследным принцем»… Его звали в Грузию, — вот там он будет жить! Разве это — квартира? Разве это — мебель? Стыд и позор — ему, ему давать такую мебель! Там ему построят дачу под Сухуми, там он будет жить, как ему подобает… Нашлась немолодая грузинка, которая немедленно предложила ему жениться на ней и ехать с ней в Сухуми.

Его дети — уже большие тогда юноша и девушка — отговаривали его, умоляли выгнать всех этих грузин вон — предупреждали, что опять это плохо кончится. Он отвечал, что сам знает, не им его учить… Он опять пил, не в состоянии был сам удержаться, а дружки, и особенно грузины, поили его беспощадно…