Василий Сталин. Сын «отца народов»

Значительно уменьшились немецкие потери в боевых самолетах. Так, в 1944 году люфтваффе на всех фронтах потеряло более 32 тысяч боевых машин, однако эти потери пришлись главным образом на бои с англо-американской авиацией. В 1943 году уровень потерь был ниже — 17,5 тысячи уничтоженных и поврежденных самолетов, однако почти треть потерь тогда приходилась на советско-германский фронт. За первый год войны против СССР, с июня 1941 года по июнь 1942 года, общие потери люфтваффе (боевые и эксплуатационные) составили 8529 бомбардировщиков, истребителей и штурмовиков, причем большинство самолетов было потеряно на Восточном фронте. Во втором полугодии 1942 года немцы лишились 5240 самолетов, причем эти потери примерно поровну разделились между советско-германским фронтом и сражениями с англо-американской авиацией в Средиземноморье, у берегов Норвегии и на Западе. В целом же начиная с 42-го года отчетливо проявилась тенденция к падению роли Восточного фронта в воздушной войне.

Василию Сталину довелось повоевать уже тогда, когда люфтваффе уже не представляло собой такого грозного противника, как в начале войны. На Восточном фронте появилось немало выпускников немецких летных школ, не имевших еще боевого опыта. Некоторые из них, не успев уничтожить ни одного советского самолета, сами оказывались сбиты.

Младший сын вождя с его богатым летным опытом мог бы легко увеличить свой счет на десятки сбитых неприятельских машин. Однако после пленения Якова Василия берегли как зеницу ока и к боевым вылетам не допускали. Зато полком и дивизией он командовал довольно грамотно. Конечно, донесения о числе сбитых немецких самолетов были, как водится, преувеличенными, но вот собственные потери комдив вряд ли занижал. А они оказались небольшими. За весь 1944 год его 3-я гвардейская истребительная авиадивизия лишилась в боях 66 самолетов и 39 летчиков, что составило по самолетам всего 0,7 процента боевых безвозвратных потерь советской авиации в этом году.

Те наши летчики, кому посчастливилось уцелеть в первые годы войны, к 44-му превратились в настоящих асов. Они на равных сражались с питомцами Германа Геринга. И психология у наших летчиков была во многом иной, чем у красноармейцев-пехотинцев. Пилоты отличались куда большей самостоятельностью, уверенностью в себе, да и по образованию далеко превосходили крестьянских парней, успевших окончить в лучшем случае семь классов. Были и асы-танкисты, уничтожившие десятки немецких машин. Но если в Германии и во время войны, и после ее окончания вовсю прославляли асов — летчиков, танкистов и подводников, уничтоживших большое количество самолетов, танков и торговых судов, то в СССР подвиги собственных асов пропаганда стала выдвигать на первый план только много лет спустя, уже после смерти Сталина. А прежде герои-панфиловцы и Александр Матросов были куда известнее народу, чем Кожедуб и Покрышкин, ас-танкист Д. Ф. Лавриненко и ас-подводник А. И. Маринеско.

Александра Ивановича Маринеско окончательно признали героем вообще уже в самый канун крушения советской власти — в 1990 году, когда автор «атаки века», отправившей на дно Данцигской бухты лайнер «Вильгельм Густлоф», был посмертно удостоен Золотой звезды.

В самом конце войны у Василия Сталина возник конфликт с командующим ВВС Главным маршалом авиации А. А. Новиковым. Его причиной стало поступление в войска бракованной авиатехники. В 53-м году на следствии Василию Иосифовичу предъявили грозное обвинение в том, что он способствовал аресту Александра Александровича. Генерал-лейтенант Сталин это обвинение категорически отверг.

В заявлении в Президиум ЦК от 23 февраля 1955 года он писал: «Мне неизвестно, какие обвинения предъявлены Новикову при снятии его с должности главкома ВВС, так как я был в это время в Германии. Но если на снятие и арест Новикова повлиял мой доклад отцу о технике нашей (Як-7 с М-107) и о технике немецкой, то Новиков сам в этом виновен. Он все это знал раньше меня. Ведь доложить об этом было его обязанностью как главкома ВВС, тогда как я случайно заговорил на эти темы. Ведь было бы правильно и хорошо для Новикова, когда я рассказывал отцу о немецкой технике, если бы отец сказал: «Мы знаем это. Новиков докладывал». А получилось все наоборот. Я получился первым докладчиком о немецкой технике, а Новиков, хотел я этого или нет, умалчивателем или незнайкой. В чем же моя вина? Ведь я сказал правду, ту, которую знал о немецкой технике.