Василий Темный

Тот факт, что Василий II пообещал татарам возобновить выплату дани и дать особый выкуп за собственное освобождение, был очевиден для всех. Не могли же в самом деле привыкшие торговать русским «полоном» татары отпустить столь знатного пленника просто так! Невозможно было великому князю и умолчать о том, что интересовало всех — о сумме «выкупных платежей». Секрет заключался в другом. Сумма, названная Василием II после возвращения из татарского плена, кажется, не соответствовала действительности. Удельные князья, и в первую очередь Дмитрий Шемяка, сразу же заподозрили Василия II в обмане. Названную им сумму платежей они посчитали нарочито завышенной. В действительности хан мог потребовать гораздо меньших денег: в этом случае разницей между собранным и уплаченным великий князь мог бы существенно пополнить свою казну. Впрочем, возможен был и другой вариант обмана. Опасаясь всеобщего возмущения, Василий II мог назвать заниженную сумму; на деле же платить предстояло больше и дольше. Так или иначе, князья чуяли обман и требовали предъявить им подлинный текст договорной грамоты. Василий II до своего пленения отказывался это сделать, ссылаясь на то, что договор был устным. Бояре и духовные лица из числа тех, кто был с Василием II в плену, клятвенно подтверждали заверения своего патрона.

Приведённый В. Н. Татищевым уникальный эпизод с отысканием договорной грамоты — ключевой для правильного понимания всей ситуации. Без него описанные летописями драматические события февраля 1446 года как бы рассыпаются и теряют логическую связь. Летописцы времён Ивана III не посмели прямо сказать о том, что поводом для ослепления Василия II было обвинение его в обмане народа и своей «младшей братии», князей, относительно политических и финансовых условий освобождения. Эту идею взял на вооружение Дмитрий Шемяка. Ещё до захвата Москвы в феврале 1446 года он распускал слухи о том, что согласно тайному соглашению Василия II с ханом татары получат в управление все русские города, а сам великий князь Владимирский перенесёт свой престол из Москвы в Тверь. Эти слухи, падавшие на почву всеобщего недоверия к Василию II и страха перед татарами, обеспокоили даже такого хорошо информированного человека, как тверской князь Борис Александрович. Есть сведения, что он присоединился к заговору против Василия (36, 200).

Однако справедливо ли было предъявленное Василию II обвинение? Источники не позволяют однозначно ответить на этот вопрос. Ясно лишь, что в этой истории одна ложь накладывалась на другую. Василий II лгал относительно условий своего освобождения «в лучшую сторону». Шемяка противопоставлял этому свои домыслы. Позднейшие летописцы, очерняя поверженного Шемяку, выставляли его злостным клеветником.

Но вернёмся к рассказу Татищева. В нём есть ещё немало любопытных подробностей. Итак, искомая грамота (или фальшивка, изготовленная по приказанию Дмитрия Шемяки и подброшенная в покои великого князя) была найдена. Её содержание обличало Василия II в обмане. То, что говорил Василий о своих обязательствах перед Ордой, существенно отличалось от того, что содержалось в его договоре с Улу-Мухаммедом. Когда текст грамоты был оглашён, раздался вопль всеобщего негодования. «И князь Иван (Андреевич Можайский. — Н. Б.), видя сие, рече: “Почто верихом бояром его и чернцем не любящим?” Но тии, клянущеся, рекоша, яко словом тако обеща, и советоваху убити его. Но князь Иван и друзии мнози реша Димитрию: “Аще сие учиниши, то веждь, яко всии князи рустии востанут на тя; и аще Василий недобре живёт и люди своя всея Руския земли не бережёт и обидит, то возьми великое княжение, а ему дамы (дадим. — Н. Б.) удел твой, и того вси будем стрещи, дане востанет паки на тя и не мстит”. Но князь Димитрий с бояры московскими и чернцы уложиша ослепити его...» (50, 263).

Итак, разъярённый Дмитрий Шемяка обратил свой гнев на бояр и клириков Василия II. Те просят снисхождения, оправдываясь тем, что великий князь принудил их ко лжи. Одновременно они требуют его казни. Однако эта идея встречает сильные возражения со стороны князя Ивана Можайского. Он пугает Шемяку возмущением всех русских князей небывалой мерой наказания. В действительности убийства своих сородичей были не таким уж редким явлением среди Рюриковичей. В XIII—XIV веках такое случалось среди рязанских и смоленских князей. Порой грешили этим и московские князья. Юрий Данилович в 1306 году убил в Москве своего пленника рязанского князя Константина Романовича, а позднее сам был убит в Орде своим троюродным братом Дмитрием Михайловичем Тверским. Однако милосердие весьма жестокого в других случаях Ивана Можайского имело свою подоплёку: лично для него ситуация постоянного соперничества между Василием II и Дмитрием Шемякой была оптимальной. В этих условиях он мог с выгодой продавать свою поддержку то одной, то другой стороне.