Василий Темный

В Москве, однако, не сумели должным образом воспользоваться вынужденной медлительностью Юрия. Московские бояре словно впали в какое-то всеобщее оцепенение. О начале войны узнали в Кремле лишь тогда, когда войско Юрия уже подходило к Переяславлю-Залесскому. Отправленные навстречу мятежникам московские послы не сумели выиграть время и втянуть Юрия в переговоры. Вместо этого они насмерть переругались между собой. Во всём чувствовалось отсутствие уважаемой и сильной власти, особенно необходимой в пору военной тревоги. Искусная в дворцовых интригах, Софья Витовтовна оказалась беспомощной там, где требовались воинский опыт и героическая воля. Да и по части хитрости она теперь едва ли превосходила Юрия, советником которого был старый лис Всеволожский. Именно он велел Юрию отослать назад московских послов и не терять драгоценное время на переговоры.

Весть о неотвратимом приближении Юрия с его дикими галичанами повергла московскую знать в смятение. Многие стали говорить о том, что следует без сопротивления открыть мятежнику городские ворота и вместо слабого юноши возвести на московский престол доблестного воина. Слышны были и проклятия в адрес Софьи, которой не могли простить чрезмерного властолюбия и литовского происхождения. Единственным, кто оказался на высоте в это отчаянное время, был сам великий князь Василий. Женитьба прибавила ему мужества. Но дело заключалось не только в женитьбе. В тёмной и загадочной душе этого человека под коростой грехов и пороков скрывалась наследственная доблесть. Временами Василий вдруг вспоминал, что он внук двух великих воителей — Дмитрия Донского и Витовта.

Как бы там ни было, отчаявшись договориться с Юрием и не сумев собрать приличное войско, Василий вооружил кого попало, включая дворцовую челядь, московских купцов и простолюдинов. Во главе этого воинства он выступил навстречу врагу. Непривычные к «смертной игре» горожане для поднятия боевого духа приналегли на хмельное питие...

Не доходя вёрст двадцати до Москвы, на берегу Клязьмы, 25 апреля 1433 года произошло столкновение галицкого войска с отрядом великого князя. Для Юрия не составило особого труда опрокинуть и обратить в бегство перепившихся москвичей. Сам Василий II, убедившись в поражении и не дожидаясь конца побоища, поворотил коня и помчался обратно в Москву. Город имел мощную каменную крепость, взять которую не смогли даже полчища Едигея в 1408 году. Но Василий II, кажется, и не помышлял об «осадном сидении». Вероятно, он не доверял своим собственным боярам и опасался, что они схватят его и выдадут галичанам. К тому же Василию просто не хватило мужества, необходимого для того, чтобы в такой ситуации остаться в Москве и возглавить оборону. Он был сломлен происшедшим на Клязьме и совершенно упал духом. Пароксизм героизма окончился. На смену ему пришёл панический страх. Такую смену настроений нетрудно понять. В сущности, это был первый бой, в котором Василий II увидел смерть вблизи. Отныне непреодолимый страх перед окровавленным железом закрался в его душу и навсегда поселился в ней...

Из охваченной смятением Москвы Василий II, не медля ни минуты, бежал в Тверь. Вместе с ним отправились в изгнание его мать и жена. Учитывая состояние дорог в это время года (конец апреля), можно не сомневаться в том, что обе женщины проделали весь путь до Твери верхом. Не желая отставать от Василия, они мчались так, как только может мчаться всадник, за которым гонятся все силы ада. Таковы были наши «железные леди» XV столетия.

Тверь встретила беглецов холодноватой вежливостью. Давно ушли в прошлое те времена, когда тверичи готовы были начать войну с Москвой по любому поводу. Смирившись с первенством потомков Калиты, тверские князья в XV веке строили свою политику главным образом на благоразумии и умелом лавировании между Москвой, Литвой и Новгородом. Вот и теперь князь Борис Александрович не собирался вмешиваться в московские распри и поддерживать одну из сторон. Об этом он говорил и Всеволожскому во время его приезда в Тверь, об этом поведал теперь и поверженному великому князю Василию. Он дал понять изгнанникам, что само их пребывание здесь нежелательно.