Василий Тёркин

- Да я и не думаю, - мягко выговорил Теркин. - Тысяч всего двадцати не хватает. Остальное мне поверят!.. Заработаем духом!

- Двадцать тысяч, - глухо и вдумчиво произнесла Серафима. - Спасибо, что сказал.

Она стала его целовать много-много. Теркин отвел ее обеими руками за плечи и сказал прерывисто:

- Сима! Довольно!.. Так нельзя. Пожалей меня!..

- Прости, жизнь моя, прости!

- Проводи меня.

Теркин встал, и она тотчас же поднялась.

Оба пошли оттуда быстро и молча. Он чувствовал, что Серафима войдет к нему. Был уже одиннадцатый час. Везде стояла тишина, и только из увеселительного сада, где они когда-то встретились, донесся раскат музыки.

Серафима у крыльца гостиницы припала головой к его плечу, и у нее вырвался один возглас:

- Вася!..

X

Пароход "Бирюч" опять пробирался по сомнительному плёсу, хотя и шел к низовьям Волги и уже миновал две-три больших стоянки.

Рано утром, на заре, он тронулся с последней ночевки, где принял несколько пассажиров.

В числе их был и Теркин. Он спал до пяти часов и, когда стало уже вечереть, вышел на палубу.

Проходили мимо гористых берегов, покрытых лесом почти вровень с водою. Теркин сел у кормы, как раз в том месте, где русло сузилось и от лесистых краев нагорного берега пошли тени. - Василию Ивановичу! - окликнул его сверху жирным, добродушным звуком капитан Кузьмичев. Как почивали?

- Превосходно! - ответил Теркин и два раза кивнул ему головой.

Капитан прохаживался по правому кожуху и курил.

- Вот опять к нам угодили. Весьма рад.

- И я также, - ответил ему Теркин в тон.

Ему в самом деле было приятно, что он совершенно неожиданно попал на "Бирюч". Ему казалось только странным, почему этот пароход так поздно пришел в тот губернский город, где он сегодня чем свет сел на него.

- Вы, нешто, где застряли? - крикнул он снизу вверх капитану.

- И весьма!..

- Где же?

- У села Работок. С колесом вот с этим беда приключилась. Целую неделю валандались. Срочный груз должны были паузить.

- Дрянная посудина! - заметил хозяйским тоном Теркин.

- Мне самому, Василий Иванович, она оскомину набила.

Кузьмичев присел на корточки на край кожуха, свесив голову, и полушепотом пустил:

- К вам проситься буду...

- Милости прошу, - ответил Теркин полушутливо, но тотчас же про себя прибавил: "тебя я не прочь взять, ты ловкий и душевный парень; только надо тебя будет маленько подтягивать".

- Спасибо на добром слове!

Глаза Кузьмичева весело заиграли; он, всегда красный, еще покраснел и молодцевато поднялся на ноги.

- Вы до Царицына с нами? - спросил он еще возбужденнее.

- До Царицына.

- А "Батрак" ваш, поди, совсем готов, ждет только, как его в купель опустят... За чем дело стало?

Теркин без слов показал ему, что есть заминка в деньгах, постукав правой кистью о ладонь левой.

- Хе-хе! - раздался веселый смех капитана. - Вы это живой рукой оборудуете.

В его слова не было лести. Он действительно считал Теркина умнейшим и даровитейшим малым, верил, что он далеко пйдет... "Ежели и плутовать будет, - говорил он о нем приятелям, - то в меру, сохранит в душе хоть махонькую искорку"...

Тон капитана пришелся Теркину по сердцу. И весь этот интимный разговор прошел без ближайших свидетелей. Около никто не сидел, и чтобы не очень было слышно, Теркин придвинулся к самому кожуху.

- Всякого успеха! - крикнул капитан, подошел к перилам рубки и что-то тихо сказал лоцману.

Теркин остался один на этой половине кормового борта. Ехало мало народу, и от товаров палуба совсем очистилась: которые сдали в Нижнем, а которые должны были выгрузить в селе Работках, где с "Бирючем" стряслась беда.

Разговор о "Батраке" и о его поездке за деньгами вернул его мгновенно к тому, что было там, в губернском городе, у памятника, и у него, в гостинице.

Когда он вышел из каюты и сел у кормы, он ни о чем не думал, ничего не вспоминал; на него нашло особого рода спокойствие, с полным отсутствием дум. Воображение и чувства точно заснули.

Разговор с Кузьмичевым вызвал разом все, с чем он сел сегодня в четвертом часу утра на пароход "Бирюч".

Он полон был Серафимой, и это его почти пугало... Она ему нравилась, тянула к себе; обладать ею он мечтал целый год и с каждым днем все страстнее, но он не воображал, чтобы в ней он нашел столько прелести, огня, смелого порыва, обаяния.

Он не понимал даже, как мог он оторваться от нее и попасть на пароход. Да и она, - скажи он слово, осталась бы до позднего часа, и тогда ее разрыв с мужем произошел бы сегодня же. Ведь нынче вечером должен приехать из Москвы Рудич. Но она ушла в допустимый час - часа в два. В такой час она могла, в глазах прислуги, вернуться из сада или гостей.

Теркин без всяких расспросов верил, что у нее до встречи с ним не было никого, а мужа она не любила, стало быть, не могла испытывать никакого упоения от его ласк. Она слишком еще молода. Не успела она приучиться к чувственной лжи. И нельзя надевать на себя личину с такой натурой.

Да, он почти пугался того, как эта женщина "захлестнула" его.

Его торжество как мужчины полное. Стоит ему дать ей депешу из ближайшего города, и она убежит.