Василий Теркин

Сегодня во всем доме произошло какое-то событие. И в ней самой есть что-то новое. Ей почти неприятно чувствовать позади себя Николая Никанорыча. Хотелось бы выкинуть то, что было между ними. Он ей чужой. "Хороший человек" не он, а вот тот, Василий Иванович, перед которым все смирились, даже тетка Павла. Как будто и всю судьбу их семьи держит он в своих руках. Но ей он не страшен. Напротив! Василий

Иваныч добрый и красивый, гораздо милее Николая

Никанорыча. Наверное он будет с ней еще много говорить… И она ему во всем покается сама, не дожидаясь его расспросов.

— А ваш управляющий где же? — спросила Теркина

Марфа Захаровна. — И ему бы чаю предложить.

— Он еще не вернулся из лесу, — ответил Теркин.

Павла Захаровна поглядела вбок на сестру: "довольно, мол, и одного хама, а то еще его приказчиков всяких в свою компанию принимать!"

Теркин подметил этот взгляд и сказал, обернувшись к

Ивану Захарычу:

— Вашу дачу он теперь знает как свои пять пальцев.

Иван Захарыч промолчал и только слащаво усмехнулся.

Ему предстояло объяснение с Первачом, и он не знал, как ему быть: сестра отказалась от всякого посредничества… Денег заплатить Первачу у него не было: приходилось просить их у покупщика.

Протянулось очень длинное молчание. Теркину оно не показалось тягостным. Он и не требовал, чтобы его занимали… Ему было хорошо. Из цветника долетало благоухание ветерка. В парке защелкал соловей. Позади, внизу, неслышно текла река, куда ему хотелось спуститься под руку с Саней.

— Колокольчик! — тихо вскрикнула Саня, будто она вздохнула.

— Кто бы это?.. — спросила Марфа Захаровна.

Предводитель?

— Ему теперь не до разъездов! — выговорил Иван Захарыч.

Звон резко оборвался у крыльца.

Теркин подумал о Звереве. Будь он тогда у него в таком же настроении, как сегодня, вероятно «Петька» выклянчил бы у него тысчонку-другую.

Камердинер Ивана Захарыча показался в дверях террасы. стр.442

— Кто приехал? — спросила первая Марфа Захаровна.

— Барыня… Карточку вот дали… Господину Теркину… По делу… Их желают видеть.

— Меня? — переспросил Теркин и быстро поднялся.

— Так точно.

На карточке стояло: "Серафима Ефимовна Рудич".

Он подавил в себе смущение, но Саня заметила, как глаза его вдруг потемнели.

— Вы позволите принять эту госпожу, — обратился он к хозяевам — во флигеле?

— Почему же нет? Гостиная в вашем распоряжении, — чопорно выговорил Иван Захарыч.

Теркин был уже на пороге, скорым шагом прошел из гостиной и в зале столкнулся с гостьей.

Первая его мысль была не принять ее, но он сейчас же нашел это "гнусной трусостью" и смело пошел на все, что этот приезд Серафимы мог повести за собою.

XXVII

В той самой беседке, где он в первый раз говорил с Саней, сидели они друг против друга.

Теркин быстро-быстро оглядел ее и тотчас же отвел глаза. Серафима была одета пестро, но очень к лицу — шляпка с яркими цветами и шелковый ватерпруф темно- малинового цвета, с мешком назади и распашными рукавами. Ему показалось, что она немного притирается.

Глаза выступали непомерно — она их или подкрашивала, или что-нибудь впускала в зрачки. На лице — бледном и немного пополневшем — пробегали струйки нервной дрожи. От нее сильно пахло духами. Из-под юбки светлого платья выставлялась нога в красноватой ботинке. На лбу волосы были взбиты.

"Кокотка, как есть кокотка!" — определил он мысленно и в груди ощутил род жжения. Никакой радости, даже волнения он не сознавал в себе. Ему предстояло что-то ненужное и тяжкое.

— Здравствуй, Вася! — заговорила первая Серафима и подалась к нему своим, все таким же пышным станом.

Он ничего не ответил.

— Ты так меня встречаешь? стр.443

— К чему же этот приезд сюда?.. Ведь у меня есть квартира в городе.

— Кто же виноват, что ты здесь днюешь и ночуешь?..

Низовьев хотел тебя вызвать, нарочного послать. Он тебя ждет второй день. Ты получил его письмо?

— Получил… Но здесь я еще не покончил.

— Ну, я и рассудила поехать сама. Я по делу, ничего тут нет неприличного. Уж если ты нынче стал такой ц/ирлих-ман/ирлих… Или ты у этих уродов на правах не одного покупателя, а чего-нибудь поближе?

Губы ее начали заметно вздрагивать. Она их закусила, чтобы удержать слезы.

— Все это ни к чему, и вы напрасно…

— Нет, уж пожалуйста, не на «вы»! В каких бы ты ни был ко мне чувствах — я не могу… слышишь, Вася, не могу. Это нехорошо, недостойно тебя. Я — свободна, никому не принадлежу, стало, могу быть с кем угодно на «ты»… Да будь я и замужем… Мы — старые друзья. Точно так и ты… ведь ты никому не обязан ответом?

Ее глаза остановились на нем пытливо и страстно. Ему стало неловко. Он не глядел на нее.

— Тут свобода ни к чему, — выговорил он немного помягче.

— Пойдем отсюда. Здесь мы на юру! Оттуда видно… И ты будешь стесняться…

— С какой стати?

— Прошу тебя.

Она так произнесла эти два слова, что он не мог не встать. Встала и Серафима и взяла его сама под руку.

— Туда… туда!.. Книзу! Ведь они, там, могут меня считать за покупательницу. Явилась я к тебе… а ты скупаешь леса… Вон там внизу лужайка под дубками… Как здесь хорошо!

Серафима придержала его за руку и остановилась.