Василиск

Меркурий, ближайшая к Солнцу планета, для человечества интересен разве только как база размещения станции служб Солнца. Станция работает в режиме накопления, поскольку дальняя радиосвязь исключается из-за близости к Солнцу и обусловленных этим помех. Раз в год с нее забирают магнитные накопители, производят текущий ремонт и заправляют информационные блоки. Эту тривиальную работу и предстояло выполнить нам с Бобом. А до этого я вывел корабль на почти стационарную орбиту над ночной стороной Меркурия, спрятал его в тень планеты.

Скафандр повышенной тепловой защиты громоздок и неудобен, поскольку в него встроен бак с жидкостью, за счет испарения которой обеспечивается понижение температуры первого слоя защиты. Этот бак хотя и облегает спину, но топорщится горбом и сковывает движения. Гриша помог мне надеть скафандр и потом впустил Боба. Боб тоже был в скафандре… в Гришином. На мой недоумевающий взгляд Гриша улыбнулся: все в порядке, так надо. Ладно, пусть, может, это тоже входит в программу эксперимента, мое незнание причин, по которым железный робот стал нуждаться в температурной защите.

Боб уселся по правую руку от меня, я дождался ухода Гриши из отсека и вывел катер в пространство. Отсюда, с высоты тысячи километров, Меркурий заслонял Солнце, он казался погруженным в ослепительное белое сияние. Диск планеты не имел четких границ, края его казались размытыми. В наушниках шлемофона слышалось дыхание Гриши, он был постоянно на связи: наши рации работали в режиме «эхо», ибо только корабельные мощности были в состоянии преодолеть помехи. Гриша молчал, и мне тоже было не до разговоров. Катер надо было посадить как можно ближе к станции, на солнечной стороне планеты, а до этого необходимо было выбросить ретранслятор, ибо мы выходили из зоны прямой радиовидимости. Ретранслятор я подвесил и катер посадил почти у кромки зеркального купола станции, местами до каркаса изъеденного солнечным ветром.

Боб, не теряя времени, вытащил из катера рулон термостойкой зеркальной пленки и занялся ремонтом купола. У него это ловко получалось. Я проверил состояние наружных датчиков станции и заменил неисправные. Потом забрал на катере ящик с магнитными дисками и повесил себе на плечо. Сам диск практически невесом, а в ящике было не менее пятидесяти килограммов, месячный запас. Мне предстояло заправить дисками кассеты и зарядить ими станцию. Купол не был герметичным, но под ним можно было уменьшить мощность светофильтра, и стало видно, как парит система охлаждения скафандра Боба, когда он явился помогать мне. Это было трогательно, но он больше мешал, чем помогал. Впрочем, его назойливость не была мне неприятна, и я промолчал.

Внизу, в небрежно образованной пещере, у которой только пол был сравнительно ровным, располагались шкафы регистрирующей аппаратуры и стеллажи с запасными частями. Температура здесь держалась на уровне 360° по Кельвину, и кипение охладителя во внешнем контуре скафандра прекратилось. Я осмотрел станцию, убедился, что кассеты почти пусты и только тонкие стопочки дисков, на неделю работы, оставались в них. Контейнеры с отработавшими дисками — забота автоматов — заполняли стеллажи, их надо было перенести на катер. Мы с Бобом не сговаривались, просто я сразу начал заправку порожних кассет, а Боб, оставив ящик, навесил на себя контейнер с отработавшими дисками и пошел к шахте. Он мог бы унести и четыре таких контейнера, грузоподъемность его в два раза превышала собственный вес, но надо было иметь свободными конечности, чтобы цепляться за скобы. Обратным рейсом он принес с катера третий ящик и, прежде чем забрать очередной контейнер, предупредительно открыл ящик для меня.

— Неплохо, Боб, совсем неплохо, — машинально сказал я, не прекращая возни с кассетами. Я не ждал ответа, только уловил всплеск эмоций как реакцию робота на мои слова. Странных, как я теперь понимаю, эмоций, неадекватных обстановке. Мы с Бобом работали на равных, и эта моя похвала между делом не должна была быть так остро воспринята. Но это я сейчас понимаю, а тогда, работая, я не обращал на робота особого внимания, только как-то отстраненно отметил про себя, что ему совершенно не пришлось приспосабливаться, привыкать к новой обстановке — перегрузкам и тесноте катера, мертвой желтизне обесцвеченной излучением поверхности планеты с непрозрачными тенями кратеров, к игольчатой игре кристаллов кварца на стенах пещеры, к бремени защитного скафандра, к которому я, например, и за сто лет не привыкну. Боб включился в работу сам, сразу и без переходов. Такой уровень адаптации присущ только человеку и свидетельствовал о высоких качествах удивительного андроида.