Васька

Он выдвинул ящик и достал официальный конверт шинельного цвета.

— Письмо нам с тобой отстукали, — пояснил Митя. — Пляши.

Он вытряхнул из конверта сложенную вчетверо бумажку. Сердце Чугуевой упало. Бумажка была с исподу чистая, неисписанная. Казенная. Казна пишет на одной стороне. У казны бумаги много.

— Откуда, думаешь, письмо?

Чугуева медленно бледнела.

— Ну что? Молчать будем?

— С района? — проговорила она. — Клим Степанович?

— Да ты не придуривай! С района! Твое фото в центральных газетах печатают, а ты — с района. Выше бери… Чего молчишь?

— Меня в списке не было, Митя… Пайка на меня не шла… Я и побегла. Бес попутал.

— Знаем, кто тебя попутал. Где оно у тебя?

— Кто?

— Да ты оглохла? Кольцо где?

— Какое кольцо?

— Вон как умеют дурачков строить… Вот это, про которое академия наук пишет! — Митя постукал пальцем по фотографии, по тому месту, где блестела подвеска. — Это самое, которое на шее висит.

Словно мешок цемента свалился с Чугуевой. Она поняла. Речь шла об украшении, которое Осип вытащил из захоронения и приказал ей нацепить на себя. Только и делов. Покойник оказался женского пола, в золоте и серебре, и на выходе из шахты парней обыскивали. Митя и тот вывернул карманы, чтобы не нарушать демократии. Одну только Чугуеву никому в голову не пришло проверять. Так она и вынесла на белый свет эту загогулину. Осип думал, невесть какое добро, побежал приценяться. В Торгсине едва взглянули, сказали, что медь не берут. После того он целый день скалился на Чугуеву, будто она самолично смастерила старинную подвеску и нацепила на покойницу.

— Поняла теперь? — спросил Митя.

— Поняла, Митенька, поняла.

— Висюлька при тебе? Давай сюда.

Она, сопя, покопалась за пазухой и подала медное украшение, похожее на спиральную пружинку от часов. Митя с удивлением оглядел ее и спросил:

— Это она и есть?

— Она.

— Темны бояре. Я бы им за одну смену сотню таких накрутил. Кто тебе преподнес эту хреновину?

— Сама взяла. — Ужас совсем отпустил Чугуеву. Ей было смешно, что бригадиру приходится отвлекаться на пустяки. — Гроб прохудился, она и выпала. И мослы выпали. Мослы, Митя, черные. Страсть.

— Ладно про мослы. Значит, сама взяла?

— Нет. Покойница подарила.

— А зря у тебя губки на улыбке! Врешь ты.

— Не вру, Митя. С чего бы, сам пойми, врать? Чего мне за это, фамилию сменят? Уж коли врать, так от души, чтобы ночью вскакивать.

Она словно захмелела. Ей вдруг захотелось с огнем поиграть, поозорничать возле рыжего недотепушки. И наговорила бы она невесть чего, да новый человек сбил с настроения.

Появился этот человек в длинном, до пят, кожаном реглане. По высокому росту и брюзгливому выражению, которое посетитель притащил на лице с морозной улицы, можно было ожидать, что он загремит сейчас начальственным баритоном. А он не загремел, а зашептал шершавым шепотом:

— Где же твой Лобода околачивается? Небось храпака задает? Вешалка у тебя есть? — Шептун заметил гвоздь, по-хозяйски повесил реглан и кепочку и, не торопясь, стал зачесывать чалые волосики к темени.

— Мы вас не ждали, товарищ ученый, — объяснил Митя. — В письме вы на завтра назначены.

— На завтра, на завтра! — передразнил ученый, хотя и шепотом, но весьма ехидно. — Подвеска-то, вон она, уже на столе. До завтра-то сюда и Трушин, и Грущин, и Идельсон — все набегут… Коллеги, называется. Друг у дружки кости изо рта тащат. Субъективные идеалисты, сукины сыны. Трушин тарелки крестит, к вашему сведению…

Чугуевой можно было бы идти, а она уставилась на шептуна, уж очень он был чудной. В кургузом пиджачке, в грязноватой сорочке с разными пуговицами, без галстука, он походил на коменданта мужского общежития. И карандашик с гильзой от нагана вместо колпачка торчал из грудного кармашка, как у коменданта. А самое чудное было то, что он не говорил по-людски, а шуршал, как перекрученный динамик.

Ученый стряхнул перхоть с пиджака, подул на расческу, выложил на колено жестянку от монпансье и начерпал оттуда в козью ножку махорки восьмого номера. Небрежно покрутив подвеску, он ядовито усмехнулся:

— Эта медяшка академика Трушина три года кормить будет… Я не я, никто бы ее не нашел. Академики молодежных газет не читают.

Он спросил Чугуеву, откуда у нее это украшение.

— Нашла, — ответила Чугуева.

— Где?

— На земи, в шахте… Верно, обронили… Я сроду…

— Мы в тот день нацелили бригаду на две нормы, — поспешно перебил Митя. — Вот так вот — забой, а вот так мы с Васькой бревно тащим. И тут как с правого бока загремит! Глыба как саданет, бревно с плеч сшибла, верно, Васька? Боковая стенка обрушилась. Глины навалило с эту комнату.

— Меньше, Митя, — вставила Чугуева.

— Может, немного меньше…

Ученый пошел к реглану. Митя удивленно замолк.

— Продолжай, продолжай. Я слушаю, — прошипел ученый.