Голос Кови дрогнул. Она отвела глаза, сделав вид, что очень заинтересовалась вышивкой на шторах. А та и правда оказалась крайне интересна. Народные мотивы, все больше обережные, вышиты тщательно, мелкими стежками темно-бурого цвета… да, Люта готовилась. Долго готовилась.
Крови не жалела.
Но это еще не повод жалеть Люту. Не будет от этой жалости толку.
Потому что у Кови кишка тонка, справиться с матерым лесовиком, желающим забрать своего ребенка. Да и Ха будет на его стороне, тут и сомневаться не в чем, это не ее плоть и кровь.
Поймав себя на том, что уже почти всерьез обдумывает, как победить лесовика, Ковь вскочила со стула и больно укусила себя за запястье, приводя в чувство.
— Нет!
— Ты не поняла. Я прошу тебя принять ребенка, как своего. Для тебя — малость.
— Малость? Хочешь, чтобы я рисковала из-за твоего отродья? Только потому, что имела дурость у тебя загоститься?
— Так. Именно так. Хоть ты и магичка, ты это сделаешь. Ты слишком человечна, чтобы мне отказать. Ты пытаешься спрятаться за браными словечками и обтрепанной одеждой с чужого плеча, но… Ты слаба. — Люта подняла на нее спокойные глаза, — Совесть — твоя слабость. А у твоего спутника достаточно денег, чтобы отдать стражнику серебрушку и достаточно гордости, чтобы отдать графскую пошлину. Его слабость — его честь и гордость. А еще — ты.
— …Что?
Конечно, она не будет ни в чем убеждать Васку, еще чего не хватало! Люта свихнулась, с какого… Да как она смеет говорить так, как будто как их знает как облупленных, как будто… Ну да. Знает.
— или смерть моей девочки будет на твоей совести. — Все так же спокойно сказала Люта.
Не ошиблась она. В Кови — так точно.
Куда только делся ее испуг? Жирная самодовольная морда. Как обожравшаяся сметаны лиса, которая нашла-таки крючок, на который можно подцепить жертву. Кто сказал, что лжецы — рыжие? Лжец.
Даже гримаса боли, исказившая эту харю на миг, не смогла заставить Ковь испытать хоть что-то, кроме отвращения и какой-то совершенно детской обиды. Подцепила же.
Девочка ни в чем не виновата. Ковь может сколько угодно ненавидеть ее мать, но уйти сейчас — как отпустить в лес косматое чудище, схватившее ребенка. Все одно, все едино…
Да, она может запретить себе жалеть Люту. Но ребенка — нет. Васка поймет, он ее слабости знает наперечет. Даже без дополнительных уговоров. А если не поймет, то Ковь не будет уговаривать, а сделает как он скажет, она хочет, чтобы он отказал! Нет, Ковь ни за что не будет говорить ему то, что ей посоветовала Люта, потому что если сделает — это будет гнуснейшим из предательств.
Она его прекрасная дама, а он ее рыцарь, и она имеет над ним эту власть ровно до тех пор, пока не решит, что может ей пользоваться…
Она отвернулась, прислонилась лбом к двери.
Вот бы Васка оказался здесь. Чтобы обозвал ее наивной, доказал ей самой, что она не виновата… На пальцах объяснил идиотке, что Ковь тут совсем не при чем, что она сможет уйти и не жалеть потом об этом…
— Ковь. — из-за двери Васкин голос звучал приглушенно, но Ковь все равно четко различала каждое слово: как он вовремя пришел, будто почуял! — Эта тварь тебя опоила.
А вот и первый весомый аргумент против. Жаль, что не сработает.
Ковь не стала спрашивать, как много он услышал. Сползла по двери вниз, уселась прямо на пол, упершись спиной в шершавое дерево.
— Я ничего не пила.
— Да? Тогда ладно. Она опоила хозяйку той гостиницы, помнишь? Это из-за нее та нас оскорбила.
— Вот оно как. Правда?
Люта пожала плечами.
— Я не могла упустить такой возможности. Но не опоила, просто… особая приправа. Могло дать осложнение на сердце, но обошлось. Видишь? Сейчас я совершенно искренна. Я раскаиваюсь, но я сделала бы это еще раз. Хочешь, дам рецепт? Я ж многому тебя научила…
Ковь уставилась на собственные руки, усилием воли гася загоревшиеся на пальцах огоньки. Вспомнила, как покраснело у хозяйки лицо. Обошлось, да. Чуть не убила ее своей кикиморой… Надо же ей было понтануться, покрасоваться: вот, какая переговорщица выискалась! С любой нечистью договорится, ей это как два пальца, ага!
Нужны ей эти рецепты… Как козлу молоко. Молоко. Младенцу будет нужно молоко.
— Да катись ты со своими рецептами к лешему… Мог бы и раньше сказать. — Упрекнула она Васку.
— Сам только додумался. Слушай… она просит забрать ребенка, правильно?
— Ты слышал?
— Нет, только подошел. — Признался Васка, — но это логично. Зачем ей еще устраивать такое? Это… мы можем говорить, ты не торопишься?
— Когда начнем торопиться, ты поймешь. — Невольно улыбнулась Ковь. — Чего тебе?
— Хорошо бы стребовать с нее пару золотых и герцогскую корону в придачу, но чего нам потом с этим богатством делать? — Ковь слушала его, не сильно вникая, что именно он говорит, Васкин голос просто успокаивал, даже перестали потрескивать волосы. — Если ты решишь принять ребенка, скажи ей, пусть сначала напишет бумагу.
— Бумагу? Зачем? Какую? — Удивилась Ковь, мигом заставив себя сосредоточиться.