Васка да Ковь (СИ)

— Ошибаешься. Касается. Я чуть не потерял подругу и воспитанницу, потому что ты решил, что я не должен чего-то знать. Если бы Ковь не была столь сильной магичкой, если бы она не смогла убить… это… что бы я сказал ее матери? Что бы я сказал Фылеку? «Мой брат не уведомил меня об упыре, и я решил, что в моем родном замке мне нечего бояться»? Дарьяна Тыпка расплющит мой череп сковородкой за такие слова — и будет права. Я сам ей висок подставлю.

Васка медленно вложил меч в ножны. Это было неудобно делать одной рукой, к тому же левой, правой он все еще приобнимал Ковь, потому меч противно скрежетнул, добавляя веса его следующим словам:

— Я вернулся домой, Кит, потому что решил, что здесь будет безопасно, понимаешь? У меня тут женщина, двое детей и почти ребенок; если нам нужно отбиваться от упырей, я не брошу тебя, просто объясни, как так вышло? Скажи, в какие еще коридоры лучше не заглядывать? Нужно ли мне срочно бежать и спасать Фылека от призрака взбесившейся лошади, который совершенно случайно, ты понятия не имеешь как, поселился у тебя в конюшне, или я, все-таки, могу выдохнуть в родном замке?

Отобрал, наконец, Эху у Кови, передал ее Кирочке, а то было совсем неудобно. Васка ожидал, что Эха завопит, как вопила каждый раз, оказываясь у Кирочки на руках, но та вдруг наоборот замолчала. И это тоже пугало.

Но весь его страх каким-то непостижимым образом превращался в злость, а злость, наверное, под гипнотическим действием всхлипываний Кови — в безграничное спокойствие, которое в любой момент могло вернуться обратно и дальше — в ярость.

— Спроси про кольцо. — Вдруг хрипло сказала Ковь в Васкино плечо.

— Что?

— Он взял у него кольцо! Железное кольцо! — Почти взвизгнула она, и засопела совсем как Эха.

Кажется, слезы у нее кончились.

— Ну и про кольцо тоже можешь рассказать.

Ложка отрицательно покачал головой.

«Больше в замке трупов нет, ничего никому не угрожает. Можешь быть спокоен».

— Не смогу.

«Твои проблемы», — немного подумал, добавил, — «А твоя женщина не так уж и беззащитна, я видел, как она… горела».

— Гы-ы-ы, — рассмеялась Кирочка некстати, — Ковь, он тебя Васкиной женщиной назвал!

— Я своя собственная! — Рявкнула Ковь, от Васки, впрочем, не отстраняясь, — Так что пошел бы он… Васка, он мне здесь кладовку указал! Вот здесь, рядом с той дверью, которая выбита, упырь там сидел!

Васка поискал глазами выбитую дверь: не так уж и близко, конечно, но… Если это… Может ли это быть правдой?

«Думай что хочешь», — ответил Ложка на так и не высказанный вопрос, — «Я не имею к упырю касательства».

— А убил его кто? В первый раз? Да еще и комнату запер, на это-то ума хватило. — Снова встряла Кирочка, — Что же вы дураки такие? Убил — похорони, не жди, пока встанет.

«Твои существа зачастили с советами», — раздраженно огрызнулся Ложка, — «Заткни их».

— Не раньше, чем ты докажешь, что они не правы, — спокойно сказал Васка. — Пока я вижу обгорелый труп и Ковь в истерике. А Кира сказала, что запах смерти кто-то скрывал.

— Упыри скрывают свой запах. — Снова встряла Кирочка, и снова не вовремя, — Так что тут Ложка чист. И мы не слышали борьбы, потому что звуки они тоже скрывают, вот. И возни его…

«Ложка?»

— Не переводи тему.

«Ты ничего не добьешься, лучше успокой…» — Он начал было выплетать «свою», но исправился, — «Ковь».

— Кит… — Угрожающе начал Васка.

«Я не готов делать тебя соучастником: если я тебе объясню, ты будешь обязан донести», — Ложка поморщился, — «Но ты не донесешь, потому как Диерлих Диерлиха всегда прикроет, верно? Подумай сам, оно тебе надо? У тебя женщина, двое детей и почти ребенок, это не тот груз, с которым стоит соваться в мои дела». — Он цокнул языком, добавил, — «и, в любом случае, я не готов обсуждать это при не твоей — посторонней — женщине и…» — Презрительный взгляд на Кирочку, — «Почти ребенке, слишком уж смышленом для своей шкурки».

— Она не посторонняя. И девочка не посторонняя.

«Я правильно понял, что ты хочешь ввести ее в семью?» — Ложка поднял бровь, — «Прости, я не понимаю. Ты, Васкилерох Диерлих, хочешь ввести в семью Прасковию Тыпку? И младенца? Может, ты еще русалку удочеришь? Брат, я право на свое имя потерял; не мне говорить, что то, что ты делаешь — неправильно. Но я скажу».

— Она мне отказала. — Широко улыбнулся Васка. — А брата Эхи я действительно планировал ввести в семью. Ха-свидетель, Кит, что осталось от нашей семьи, кроме имени? Что я и ты должны хранить? За что ты так цепляешься? Я — безумец, ты калека. Калека не побьет карту безумца, и не рассчитывай. Мы — равны. И я не хочу меряться с тобой несчастьями, и мне совершенно безразлично мое имя… с некоторых пор. Если уж на то пошло, и мы тут разбрасываемся пафосными фразами, то я тоже его потерял и не особо жалею. Пока оно принесло мне лишь проблемы. Я хотел бы помириться, насколько это вообще возможно сделать над обгорелым трупом. Но откровенность — часть примирения, брат.

«Ты не дождешься от меня откровенности. Для твоего же блага».