Вассал и господин

Юноша глянул на нее сверху и потянул вожжи. Нелегко ему было первый раз управлять каретой из четырех коней, он заметно устал, был хмур. Не в радость ему пришлось задание это. Карета встала.

— Дверь отвори! — рыкнула на него Агнес, глаз не отрывая от юноши.

— К чему вам? — нехотя спросил он. — Зачем встали тут, вон дичь вокруг какая. Ехать нужно. Не случилось бы чего.

— Отвари, говорю! — повысила голос Агнес, все следя за ним.

Если не слезет сразу, а начнет оговариваться, значит, не просто с ним будет.

— Да к чему вам? — и не думает он слезать с козел.

Косится на нее с неприязнью. Сидит арапником играет. Хотя длинный хлыст намного удобнее. Думает, что с арапником он смелым выглядит.

Агнес злится про себя: «Плохо, артачится, подлец, за госпожу ее не чтит. Но она уже знает, как давить! Теперь ей нужно ему в глаза заглянуть. Смутить его нужно. А лучше и испугать. Она знает, как это сделать».

Никто ее этому не учил. И не в книгах она это прочла. И ничего не придумывает, она просто знает. Не нужно ей придумывать. Все эти знания вытекают из ее женской натуры. Прямо из сердца.

— По нужде надобно мне, — кричит Агнес со злостью, — этого ты, дурак, услышать хотел?

Он соскакивает уже расторопно, отворяет ей дверь, и откидывает ступени, чтобы сошла она.

— Руку подай, — грубо требует Агнес.

Он подает ей руку, нехотя. Она пытается ему в глаза заглянуть, а он голову опустил, отворачивается. Подлец.

Агнес пошла к обочине, к кустам, взбесилась и крикнула:

— За мной ступай, боюсь одна идти.

— Не пойду я, — говорит Максимилиан нагло с вызовом, — пусть служанка ваша идет.

Наглость эта еще больше ее злит.

А Максимилиан еще служанкой ее распоряжаться вздумал, говорит Уте:

— Иди с госпожою, чего расселась?

Но та без слова госпожи дышать не станет, сидит сидмя. Глаза от страха круглые не знает, что делать.

— Иди же, со мной, — кричит Агнес и не служанке, а ему, — вдруг в кустах звери дикие.

— Да не тебе их бояться, а им тебя, — не громко говорит Максимилиан, вздыхает, но идет следом за девицей.

А та первый раз улыбнулась незаметно. Все же пошел он, хоть и не хотел. Заставила.

Не пошла далеко, юбки подобрала, села прямо у дороги, за кустом. Вовсе не стесняясь молодого человека. И смотрит на него исподтишка, в надежде взгляд его поймать. Ох, как ей хотелось, чтобы он взглянул. Уж она бы нашла, что ему сказать тогда. А он нет, отвернулся, таращится вдоль дороги.

Как все сделала, встала, платье оправила и идет к карете, юноша рядом пошел, и как стал он совсем близко, так Агнес, быстро, его левой рукой за шею обвивает, так, что не вырваться ему, притягивает его, что есть силы к себе, и губами своими в его губы впивается. Да только в первый миг целует и тут же кусать ему губы начинает. Да не стесняется, больно кусает, грызет. Сначала опешил он, растерялся и не противился ей. Но потом, как больно ему стало, стал ее отпихивать. А ей все так это нравится, что она словно звереет. Еще сильнее кусать хочет. Он голову свою от нее оторвал, отворачивается. Больше губ своих не дает, а она одной рукой шею все его еще держит, а второй, от злости, что не уступает он, что не дает своих губ больше, за чресла его схватила. Так быстро нашла, как будто сто раз до этого хватала мужчин. И сжала пальцы сильно, со злостью, с улыбкой дикой. Тут он вскрикнул, и если сдерживался раньше, тот тут уже не сдержался, пихнул ее в грудь сильно, едва наземь не свалил. И как заорет на нее:

— Ополоумела?

А сам уже стоит настороже, опасается ее, она по глазам его видит, что боится.

И от этого ей так хорошо вдруг стало, так весело на душе, что засмеялась она, и говорит:

— Чего же ты как девица, это не я тебя, а ты меня лапать должен.

— Не должен я ничего, — говорит он с опаской, которая так веселит сердце ее. — Садитесь в карету.

— Так руку мне дай, — говорит она, — помоги подняться.

А он стоит, смотрит на нее, и приблизиться к ней не решается.

— Да не бойся ты, — смеется Агнес. — Иди сюда, не трону я тебя, девицу нежную.

— Не боюсь я, — говори Максимилиан. — И не девица я.

А сам подходит с опаской, руку подает издалека.

Девушка на руку почти не опирается, пальцы пальцев едва касаются, и когда она уже поднялась в карету, а он готов был уже ступени поднять, и забылся. Агнес вдруг наклонилась, и что есть силы, ногтями впивается ему в щеки, раздирая их до крови. И шипит по кошачьи, слова тянет сквозь зубы:

— Вот тебе, паскудник, будешь знать, как противиться мне.

Он остановился на дороге, и стоит, щеки разодраны, губы изгрызены, руки липки от крови. И в глазах его страх. А Агнес, усаживается поудобней в подушки, видит все это, и сердце ее поет от радости. Она улыбается, говорит ему, как ни в чем не бывало:

— Так, поехали уже, до города еще не близко, а дело к вечеру пошло.

Он вытер кровь с лица пятерней. Огляделся, эх, сбежать бы, да нельзя, господин задание дал. Никак нельзя. Он подошел, закрыл дверцу кареты, стараясь не смотреть на девицу. Потом забрался на козлы, куда ж деваться, присвистнул и встряхнул вожжи:

— Но, ленивые.

Агнес улыбалась. Она вдруг подумала, что раньше она мало улыбалась.