Вассал и господин

Он начал торговаться, это была его главная надежда. Для купчишки торговля за цену — главное ремесло, многие в нем преуспевают. И он очень надеялся, что они торговаться начнут, сдвинуться от неприступной своей позиции. Если стронуться хоть на самую малость, то он победит. И теперь он, кинув им слова свои, с замиранием сердца ждал, начнут они торг или так и будут твердить про то, что плавали они там испокон веков и плавать будут, а иначе война. Того же ждал и граф.

Но один из младших купцов продолжил, что лучше война, что им честь дороже, что не перед кем они не склонялись и уж тем более сейчас не склонятся. А Волков говорил новые слова:

— Так ради мира я готов и семьдесят крейцеров с плота брать. Лишь бы свару не длить. Лишь бы вы, господа, зла обо мне не думали. Лишь о хлебе прошу для людей своих несчастных. Не более.

А глава гильдии лесоторговцев господин Вехнер и говорит:

— Лишь из любви к миру, лишь для того чтобы не плодить раздоров меж соседями, дадим мы с плота оного двадцать крейцеров.

Вот началось то, чего ждал кавалер. И тут он начал делать то, что делать в таких встречах не принято, он встал, не говоря ни слова, а сам за лицами купцов наблюдал и видел в них обескураженность, удивление. То, что надо ему. А он стол обошел, подошел к господину Вехнеру и за руку его взял как друга:

— Так позвольте мне вас обнять.

Купец встал, и Волков его обнял, как бы от стола в сторону повел. Вехнер не понял, даже поначалу идти не хотел, кавалер его, все-таки, отвел к окну и там говорит так тихо, что другим в зале и не расслышать:

— Так прошу вас дать мне шестьдесят крейцеров с плота, а вам один плот и вовсе бесплатно проходить будет раз в месяц.

Купец смотрит на него, затем косится на своих товарищей и так же тихо говорит Волкову:

— Так в месяц я не меньше двух плотов отправляю.

— Хорошо, два ваших плота бесплатно, остальные по шестьдесят крейцеров.

— По пятьдесят, — шепчет Вехнер.

— Не жадничайте, — улыбается Волков.

— Иначе не могу, иначе думать на меня начнут, места выборного лишусь.

— Хорошо, — кавалер опять обнял его и добавил уже громко, — раз вы не можете уступить, то я приму вашу цену, пятьдесят так пятьдесят.

Товарищи Вехнера переглянулись, но ничего не сказали. Видно, и впрямь он был у них старшим. И старшинство его было беспрекословно.

— Господин граф, — произнес Волков, — со мной монах был ученый, велите его разыскать, пусть договор напишет, чтобы потом не было кривотолков и расхождений.

— Хорошо, — сказал граф довольный, что все разрешилось без войны, — и еще велю вина принести, а то жарко было мне от баталий ваших, господа.

Все уже не злились, все улыбались шутке графа. Так все и разрешилось. А когда бумага была подписана, вино выпито, а купцы ушли, граф вдруг стал строг и сказал:

— А вам говорили, кавалер, что вы ловкач?

— Нет, не каждый мне такое сказать осмелился бы, — отвечал Волков, хотя такое он о себе слыхал.

— Да, по краю ходили, в шаге от распри, но все полюбовно сгладили. Ах да, я и забыл, вы же рыцарь Божий. Молодец вы, хитростям у попов научились?

— Жизнь учила, — скромно отвечал кавалер.

— Но больше прошу вас не связываться с кантоном. От греха подальше, как говориться. На этот раз обошлось. И все пошло по-вашему, но имейте в виду, что на войну горцы очень скоры. И воюют со всей злобой, беспощадно.

— Об этом я знаю, не раз с ними встречался, — сказал Волков.

— Ну, пойдемте, — сказал граф фон Мален, беря его под руку. — Обед уже поспел.

Глава 42

Граф был радушным хозяином, за столом его сидело не менее двадцати господ, тут нашлось место и Бертье, посадили его в самом конце стола. Как-то так получилось, что опять Волков сидел рядом с Элеонорой Августой, дочерью графа. Она была по правую руку от него, а по левую сидел барон фон Эвальд, молодой господин лет девятнадцати. Видимо, небедный.

А вот Брунхильда, кавалер не поверил бы, если бы сам этого не видел, сидела по правую руку от графа, на месте жены или старшего сына. И та ничуть не смущалась. Граф говорил с ней, и она бойко ему отвечала, да так, что все остальные господа, в том числе и молодой граф, который сидела напротив нее, слева от отца, слушали девушку. У нее под рукой лежало Писание. Она то и дело, касалась его рукой. Но о чем они говорят, он почти не слышал, потому что Элеонора Августа, увидав его, обрадовалась и стала говорить с ним как со старым знакомцем, почти без умолку.

Он хотел послушать, что говорит Брунхильда графу, но слышал только свою соседку. И сделать ничего не мог.

— Господа, а вы будете на турнире? — спрашивала она.

— На турнире? — удивлялся Волков.

— Я буду, — говорил молодой барон фон Эвальд.

— Ну а как же без вас, — сказала Элеонора Августа, — а вы, Эшбахт, будете?