Вать машу!

«…11 лет! Глубина этой пропасти вызывает головокружение.

Когда Вы мне вчера позвонили, признаюсь, я испытал глубокое душевное волнение. Пожалуй, было бы нелепо подходить к этому волнению с меркой житейской логики. Когда-то я был пленен Вами и пребывал в несказанной сумятице чувств, которые вычерчивали сумасшедшие зигзаги. Трезвые мысли, разумное мышление сменялись безрассудством, отрешенностью от действительности и ожиданием тайного беспокойства.

И вот теперь…

Впрочем, помните ли Вы, с чего началось? С Вашего уязвленного самолюбия. Как же так, все мужчины падают ниц перед Вами, и вдруг нашелся уникум — не обращает ровно никакого внимания. И когда я наконец попал в плеяду Ваших поклонников, Вы не скрывали своего полного и честолюбивого удовлетворения. Увлечение захватило меня с осязаемым волнением, с манящей романтикой. Я был безгранично восхищен блаженством земного великолепия и видением прекрасного будущего.

Чем же сказка кончилась?..»

7

«Блаженство земного великолепия…» Каков штиль, каковы сопли! — усмехнулась Машенька. Прямо-таки столетней выдержки…

Она прервалась, вернула исписанные листики в конверт. Все это было как-то глупо, детский сад какой-то. В который раз захотелось плакать, но отчего-то не плакалось… Кем нужно быть, чтобы читать письмо мертвецу? Истеричкой нужно быть, вот кем! Так я и есть истеричка…

Устала.

Она побродила бесцельно по квартире и пришла в свою комнату. Уронила себя на разложенный двуспальный диван (обожала широкие ложа) и занялась напряженным созерцанием потолка.

И опять, как черви, закопошились мелкие поганые мысли.

Ведь можно, можно было написать доверенность в банке, чтобы Машенька получала деньги наравне с матерью! Почему Неонила Ивановна не сделала этого? Не доверяла дочери? Ах, да, она же собиралась жить долго и к тому же — вечно побеждать, а значит, разделить с кем-то ответственность было для нее равносильно поражению. Вот так и получалось: она давала дочери, сколько нужно, платила за обе квартиры, — все сама. Что вам еще надо?.. Завещание?! Никому и в голову не приходило его оформлять. А даже бы и пришло — как матери об этом намекнешь, как попросишь? Язык не повернется. И вправду, зачем писать завещание, если наследница одна-единственная…

Это называется облом.

Но где же их чертов катафалк?! Сказали, полтора-два часа. Прошло уже два — с изрядным довеском.

Не было покоя — ни для усопшей, ни для ее разобранной на части наследницы…

8

Кошка, до сих пор сидевшая на письменном столе возле горящей лампы, сорвалась с места. Двумя прыжками она оказалась на диване, наткнулась на валявшееся здесь письмо, секунду нюхала его — и в панике шарахнулась обратно на пол.

— Симка! — женщина приподнялась на локте. — Ошалела?

Кошка прямо с пола сиганула ей на грудь. Это было так неожиданно, что Машенька опрокинулась обратно на подушки.

Никогда раньше Сима так не делала — в отличие от большинства котов и кошек, обожающих греть животики на спящих хозяевах. Иногда ложилась в ноги, но никак не на грудь!

Сейчас она ложиться и не подумала — присела на полусогнутых, затравленно озираясь.

И тут возникли звуки.

Из того угла, что возле окна — от письменного стола, с которого кошка столь поспешно удрала, — послышался громкий, методичный стук в стену. Звук этот двигался: будто кто-то шел по периметру комнаты и бил в стену тяжелым. Машенька застыла, обмирая от жути. Сейчас, думала она… сейчас ЭТО достанет до дивана — и… Она машинально гладила Симу по вздыбленной холке, успокаивая больше себя, чем животное.

Стук добрался только до выхода в коридор и ушел вглубь квартиры. Дверь была стеклянной; стекло задрожало, — и все кончилось.

Машенька отодрала от себя обезумевшую кошку, цеплявшуюся за нее всеми двадцатью когтями. Потом чуток полежала, испытывая острейшее желание сбежать из квартиры, но при этом боясь спустить с дивана ноги…

9