Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж

Отбросив окровавленный кирпич в сторону, белокурый юноша в смешном, с длинными рукавами, кафтанчике, выбрался наружу и, углядев идущих по улице «шильников» – а с ними какого-то молодого парня, – неспешно двинул следом.

Глава 9 Встречи и сечи

Осень 1418 г. Москва – Орда

«А муженек мой бывший тряпка еси, аще боле не пишу, инда напомнить осмелюсь о преданных людех, что ты, батюшка, мне прислать давно обещати».

Закончив строчку, Софья Витовтовна – ныне, скоро уж девять лет как скромная инокиня Марфа – поправила на голове строгий клобук и, перекрестившись на висевшую в уголке кельи икону Божьей Матери, задумчиво посмотрела в оконце.

Погожий сентябрьский денек сверкал ясным, еще почти летним солнышком, в лазурном высоком небе величаво проплывали сахарно-белые облака, похожие на волшебные замки, тепло было, жарило, словно в июле, да только вот в ветвях росших у Вознесенской обители старых берез уже пробивались золотистые осенние пряди.

Вот и снова осень… быстро, как и вся жизнь. Здесь, в монастыре год на год похож, а день на день – с утра до ночи молитвы, службы… Правда – келья просторная, иконы в окладах златых, каменьями драгоценными усыпанные, в окнах – стекло, не слюда какая-нибудь, и ложе мягкое имеется, и стол, и прибор для письма, и книги умные, даже молодая девка послушница – за прислугу.

Все есть, казалось бы, однако вот вла-асть… И не сказать, чтоб совсем ее нету – в обители-то ого-го! Сама Евфросинья-игуменья инокиню Марфу побаивалась, да все в монастыре по слову знатной черницы делалось… В монастыре, да… А ране-то – в княжестве, в государстве!!!

Ах, Василий, Василий, профукал власть ни за что – Московское-то государство ныне не то, что ранее. Обычное, в ряду многих, княжество, покорный вассал заозерских выскочек, Егорки… и Ленки… о-от кто гадина-то ядовитейшая! Едва ведь не пришибла тогда, хорошо, молодой князь Егор вступился…

А, может, лучше бы и пришибла? Чем тако, в неволе, жити?

Софья – за все пролетевшие стрелою годы так и не смогла к имени инокини Марфы привыкнуть – снова перекрестилась, да, отгоняя худые мысли, наскоро прочла молитву, а потом, подумав, еще одну – уже не торопясь, как подобает. Оттого и полегчало тут же, и мысли иные пришли, жизненные – не-ет, батюшку она не зря просила, вскорости следует людишек ждать… а потом их озадачить! Чем? О, то скромная черница знала!

Дочери великого князя литовского Витовта еще не исполнилось и пятидесяти лет: высокая, жилистая, худая, с желчным, вечно недовольным лицом, однако еще не совсем утратившим былую красу, Софья также сохранила и властный взгляд и кое-какие былые связи, в последнее время обновляющиеся, расцветавшие с новою силой, словно старые цветоносные кусты под присмотром опытного садовника… и таким садовником была скромная инокиня Марфа.

Позабыли про нее, позабыли… оставили без пригляду, – так то и к лучшему. И слава богу! Москва не сразу строилась… так и властушка возродится не сразу. Но возродится, дайте только срок! Не самой править – все ж из Христовых-то невест назад ходу нету, да и не поймет никто, коли попытается только сан с себя снять… Сожрут! Тут и батюшка не поможет. Да и не было еще ничего подобного… и не надо. Не самой править, а… Нет! Не так! Именно что самой! Править самой, а царствовать пусть будет кто угодно… да хоть бывший муженек, Василий. Но именно что царствовать, а не княжить – как сейчас. Разве то власть? Так, как на деревне, не особенно-то и больше. Ничего! Скоро все изменится… ежели отец мечту свою воплотит, да ему Бог! Уж тогда…

А покуда… не-ет, не терпеть, и не ждать – действовать, вражин своих лютых вспомнить, давно к тому времечко-то пришло, да вот раньше все как-то не с руки было – призор строгий, соглядатаи кругом – попробуй рыпнись! А сейчас-то надзор поослаб, тем более Софья и повода-то не давала за девять-то лет, тихо сидела, как мышка, гордость свою затая. И вот, похоже, пришло время.

Покусав тонкие сухие губы, монахиня обмакнула в яшмовую чернильницу перо:

«За сим еще раз тебе поклон, батюшка, твоя дочь, инокиня Марфа».

Письмо было писано по-русски – на нем в Великом княжестве Литовском все и говорили, и писали, и составляли все официальные грамоты-бумажки.

Взяв горевшую на столе свечку, бывшая княгиня запечатала свиток воском и, позвонив в серебряный колоколец, вызвала послушницу.

Та явилась тотчас же – простая, с миленьким личиком, девчонка, Глашка, сирота, к коей инокиня Марфа благоволила, защищая от всех неурядиц, за что юная послушница отвечала неподдельным благоговением и редкой преданностью.

– Вот, – вытянув холеную руку, инокиня протянула девушке свиток. – С оброчными мужиками передашь… ну, ты знаешь.

– Передам, матушка, – послушница поклонилась, с обожанием поглядывая на Софью карими восторженными глазами. – Не сомневайся, в тайности все исполню и быстро, чай не впервой.

Марфа согнала с губ презрительную ухмылку:

– Ну, ступай, чадушко. Ступай… Нет, стой! Что там, богомазы, иконостас обновлять не явились еще?

– Не, не слыхати.