Ватажники атамана Галани

Васька с Данилой разбежались в разные стороны. Данила подался к Галане, слава которого только начинала греметь по Волге. А Васька вернулся в Москву, надеясь, что его давно уже перестали искать. Три года он привольно жил там, среди воровской братии, промышляя подделкой паспортов беглым крестьянам. Но однажды он нос к носу столкнулся со своим старым хозяином. Перс, каким то чудом выжил, и, узнав Ваську, закричал, призывая стражу. Васька двинул ему кулаком в живот и снова пустился в бега.

Остальное нам было известно.

Матвей Ласточкин расспрашивал Ваську о самых мельчайших деталях его биографии и следил, чтобы я всё записывал. В конце он сказал:

— Так значит Данила велел тебе передать купцу Герасимову письмо и для верности сказать тайное слово.

— Да.

— Какое.

— Бенедикте, что по латыни означает в добрый час.

Матвей Ласточкин внимательно всмотрелся в глаза допрашиваемого.

— Врёшь собака, — рявкнул он.

Палач тут же снова пустил в дело кнут. Васька закричал, задёргался, а затем вдруг обмяк.

— Живой он, али как? — поинтересовался воевода.

— Живой, только без чувств, — ответил Матвей Ласточкин.

Палач окатил Ваську Дьяка холодной водой и когда тот очнулся, снова встряхнул его.

— Я всё скажу, — прошептал тать. — Только больше не бейте.

— Говори.

— Я должен сказать присказку, хитрая крыса пролезет там, где бык рога обломает, и показать тайный знак.

— Врёшь, — и на этот раз не поверил Матвей Ласточкин.

На Ваську Дьяка опять обрушился град ударов. Он заорал благим матом:

— Не вру я! Правду сказал! Вот те истинный крест правду!

— Ладно, верю, — Матвей Ласточкин велел палачу прекратить экзекуцию и развязать писарю одну руку. — Знак покажи.

Васька Дьяк скрестил особым образом пальцы.

— Хорошо, сейчас тебе облегчение выйдет, — произнёс Матвейка Душегуб и, повернувшись к палачу, чиркнул большим пальцем по горлу.

При этих словах глаза Васьки Дьяка наполнились ужасом. Пытошных дел мастер вытащил из сапога тесак и быстрым движением перерезал тому горло от уха до уха.

Я снова принялся блевать в ведро, а потом бросился на свежий воздух. Матвей Ласточкин вышел за мной.

— Зачем было его убивать, — укоризненно спросил я.

— Дурак, — жёстко ответил тот, — ты о себе заботься. — Случись ему сбежать из острога, и добраться до Галани, воровские казаки ломали бы тебе кости и поджаривали на вениках до тех пор, пока бы ты не рассказал, кто ты таков и откуда взялся. А потом привязали бы тебе к ногам ядро и утопили в Волге.

Если Матвей Ласточкин хотел нагнать на меня страху, то это ему удалось. Я заткнулся и больше не упрекал его в излишней жестокости.

Весь оставшийся день я, уединившись в той самой комнате, в которой ночевал в первую ночь в Саратове, зубрил историю жизни Васьки Дьяка во всех подробностях. После ужина Матвей Ласточкин устроил мне настоящий экзамен и остался доволен.

— Теперь иди, выспись, — сказал он. — Завтра у тебя начнутся нелёгкие деньки.

Ещё не рассвело, когда меня разбудила Иринка, вооружённая зеркалом и гребнем:

— Тятенька велел сделать из тебя пугало, — заявила она.

Девушка усадила меня на табуретку и принялась колдовать над моими волосами и бородой. Когда я затем взглянул в зеркало, то с ужасом обнаружил в нём вместо своей, пусть не слишком смазливой, но всё же родной физиономии, покойника Ваську Дьяка. Зашедший в комнату Матвей Ласточкин придирчиво осмотрел меня и удовлетворённо кивнул головой.

— На, одевай, — он дал мне одежду убиенного на допросе татя.

Увидев меня, воевода Бахметьев побледнел и сказал:

— Если бы я не знал, что это вы, Артемий Сергеевич, то решил бы, что заложный покойник явился по мою душу. Только диву даюсь, как вы искусно умеете менять внешность.

Глава XII

В лавке Лукьяна Герасимова. Коломенка дяди Егора. Меня подвергают допросу с пристрастием. Утёс Стеньки Разина. Есаул атамана Галани Лёшка Кортнев. Пушка «Толстуха».

Как только на улице запели петухи, я перемахнул через забор воеводской усадьбы, в месте, где он выходил на пустырь, осмотрелся по сторонам, нет ли кого поблизости, и сделал первый шаг в неведанное. Если бы я знал, какие тяготы и испытания меня ожидают, то, наверное, тут же вернулся бы назад и с позором признался в недостатке мужества, столь необходимого для окончания начатого нами дела.

Некоторое время я бесцельно слонялся по почти безлюдным улицам. Забрёл в кабак, где у большой бочки с водкой стоял сонный целовальник. Сунул ему полушку, выпил, вздрогнул, закусил солёным огурчиком. Однако одной стопки оказалось недостаточно для придания твёрдости характеру и ясности мыслям. Посему пришлось повторить.

Матвей Ласточкин сказал, чтобы я не совался в лавку купца Герасимова сразу, а денёк покуролесил в городе, примелькался местным шпыням.

В рядах на Гостиной площади я своровал кое-что из еды и копейку денег, на которую купил бумаги и, обосновавшись прямо на земле у ворот Гостиного двора загорланил:

— Пишу ябеды, прошения, договоры и всё что пожелаете!