Ватерлиния

– У нас в экспозиции около тысячи мумий, – гид обвел рукой Ущелье. – И, вероятно, под снегом не меньше. Вообще считается, что к моменту атаки здесь находилось от трех до пяти тысяч беженцев. Женщины, инвалиды, дети; похоже, все они шли к дальнему перевалу. Трудно сказать, удалось ли кому-нибудь из них его перейти.

Первая мумия стояла к ним спиной, чуть отклонившись назад, будто задумавшись, широко расставив ноги, до колен ушедшие в снег. Руки были заложены за спину, подбородок высоко поднят, остекленевший взгляд без всякого выражения направлен вперед и вверх.

– Это Равнодушный, – гид по-приятельски похлопал мумию по плечу. – Обратите внимание: он смотрит туда, где, по нашим расчетам, должна была зависнуть боевая платформа. Может быть, он даже успел увидеть, как ее сбили. Но было поздно: растр летаргатора уже успел нащупать Ущелье.

Экскурсанты обступили мумию. Вислоносый юнец потрогал пальцем окаменевшую одежду.

– Нам повезло, что луч только скользнул, – продолжал гид, скашивая глаза на вислоносого. Тот с хмыком убрал палец и запустил его в нос. – При большей дозе облучения мумии в скором времени рассыпались бы в пыль – именно поэтому их не находят на местах боев. В проблемном институте при заповеднике, – гид указал рукой на прилепившееся к скале вычурное зданьице, – не исключают и возможного воздействия своеобразных местных условий. Трудно утверждать наверняка. Во всяком случае, эксперименты на животных с резонансными летаргаторами тех времен не дали даже близких результатов. Потому что…

Пескавин скучал. Сейчас этот трепач по должности еще разок-другой напомнит об уникальности, потом поведет группу к расщелине, где, укрывшись за валуном, скорчился Осмотрительный. Вот у того взгляд впечатляет: страх, мольба и надежда одновременно, и если посмотреть с трех разных точек, можно увидеть все три выражения в отдельности. Трехликий Шива. И между прочим, на руке, вцепившейся в камень, не хватает двух пальчиков. Дальше будут знаменитые Близнецы, затем Командор, Недоумевающая, еще дальше группа детских фигур, потом Дервиш на одной ноге, поддерживаемый подпорками. Обязательная часть экскурсии. Каждый должен проникнуться величием трагедии. А не было здесь никакого величия. Трагедия была, а величия не было, не случилось. Он отвернулся и процедил себе под ноги длинный плевок.

Кто-то взял его за руку. Пескавин обернулся и увидел Анну.

– Теко, – зашептала она. – Теко, я тебя прошу… Нет, не то, так ты не станешь… Я не думала, что они такие, думала: мумии – и все. Они же как живые, понимаешь? Я, наверно, не смогу сама. Ты ведь мне поможешь, Теко? – Она судорожно теребила его рукав. Он молчал. – Теко, ведь я же не смогу. Ты видел его? Вот я подойду к нему и начну делать ЭТО… Ведь ему же будет больно, я понимаю, что все это чушь, но что мне с собой, дурой, делать, ведь они же правда как живые, только серые, а так они как живые…

– Они и есть живые, – сказал Пескавин. – Я не занимаюсь гробокопательством. Они спят. Говорят даже, будто они иногда двигаются, но это вряд ли. И они чувствуют, когда им ломают пальцы, но чувствуют не то, что чувствуем мы, и не так, как чувствуем мы. Я знаю.

– Это правда? – Анна нервно вздрагивала.

– Может быть. Для меня они живые, мне так проще. Не могу себе представить, что ломаю пальцы у мертвецов. Не умею я этого.

– Вот оно что, – Анна отступила на шаг и прищурилась. – Теперь я понимаю, почему тебя зовут Теко. Ну что, идем, ящер?

«Как просто все решилось, – подумал Пескавин. – Так, как я хотел, теперь шансы удвоились и я знаю, что выберусь. Но радости от этого я не ощущаю. Устал я, вот что. Ущелье давит».

– Не суетись, – пробурчал он. – Скоро нас выпустят на вольный выгул, и тогда времени будет хоть отбавляй.

* * *

Впереди в тумане опять замаячило что-то темное, и Пескавин, поняв, что это мумия, обошел ее кругом, с трудом выдирая ноги из глубокого снега, и неожиданно вышел на протоптанную тропинку. Он и не заметил, откуда наполз туман, ему показалось, что воздух вдруг сгустился и помутнел сразу во всем Ущелье, и туман был не белый, как молоко, а сизый и слоистый, как отстоявшийся табачный дым. «Ущелье Туманов, – подумал Пескавин. – Оно так и называлось, теперь я вспомнил. Тогда тоже был туман, и в тумане брели к перевалу измученные люди, их не было видно, но их было очень много, и все они были обыкновенными беженцами пятого года войны, тихими, привыкшими, равнодушными к своим и чужим страданиям. А потом туман рассеялся, и люди, поднявшие кверху серые лица, чтобы увидеть солнце, увидели зависший над Ущельем черный прямоугольник боевой платформы…»

Он остановился, определяя направление. Они шли уже долго, экскурсанты остались позади, вокруг не было никого, и скоро должен был показаться второй пост охраны, но его мешал разглядеть туман. Еще немного, решил Пескавин. Пусть я их увижу. Не тайком – именно так и попадаются, – а нагло, почти на глазах, так будет надежнее. А туман-то, кажется, редеет…