Ватерлиния

Зато он увидел противоположный край каньона, и не только лед, но и камень. Сверкающий ледяной панцирь оказался вовсе не чудовищем километровой толщины – скорее уж обычным горным ледником. Бывают льды и потолще. То ли в самом деле ледник подтаивает с краю, то ли, что вероятнее, не успевший слежаться снег сметается в пропасть ветрами…

Минутой спустя, когда на стоящее в зените солнце набежала хищная стремительная мгла, а в лицо с размаху швырнуло первый заряд крупы, Леман понял, что был прав в последнем предположении. Но похвалить себя за догадливость не сумел за недосугом.

Добежать до капсулы он не успел и даже не пытался – главное укрыться, все равно где, пока буря не разыгралась по-настоящему, иначе сдует в пропасть! Скользя, кренясь, изворачиваясь, бодая лбом ринувшееся на него ревущее чудовище, он бежал к трещине, к тому месту, где видел парашют – его надо примять собой, не то выдует… А еще лучше попытаться плотно завернуться в него, тогда, может быть, удастся не замерзнуть, переждать буран…

Он втиснулся в трещину вовремя и сразу нашел парашют. И сейчас же над головой разверзся ад, разом взревели разбуженные демоны, загрохотали копыта всадников Апокалипсиса, и уже не разум, а животный ужас подсказал спасение: зарыться в невесомую, рвущуюся из-под тела ткань, заклиниться в трещине и ждать…

Стихло на удивление быстро – уже через несколько минут. Снова засияло солнце, разбрызгалось о ледяной рафинад, ударило в глаза слепящими бликами. Отчаянно колотя зубами, Леман выбрался из трещины со второй попытки, а выбравшись и поверив в то, что увидел, со спокойной обреченностью подумал, что и первая попытка была совершенно излишней.

Капсулы не стало.

Ему не пришло в голову закрепить ее на льду, да, по правде сказать, закрепить было и нечем. Ветер оказался слишком силен. Леман предельно ясно представил себе, как ревущий вихрь играючи сдвинул с места легкосплавный шар, и тот заскользил по чисто выметенному льду все быстрее, быстрее, разгоняясь до скорости хорошего буера, перепрыгивая через малые трещины, потом пошел под уклон к краю пропасти…

Тогда он осознал, что все кончено.

* * *

Два выхода. Первый – сделать себе инъекцию «блаженной смерти». Второй – замерзнуть, до конца заставляя себя надеяться на появление спасательной команды, как на бога из машины. Если как следует закутаться в парашют, можно, пожалуй, продержаться до ночи, но ночь – убьет наверняка. Леман принял этот вывод почти спокойно. Без тепла, без пищи, без помощи ему не дожить и до полуночи.

Он ухитрился поспать несколько минут и проснулся, вконец продрогнув. Ему приснился горячий чай. Наверное, перед самым концом приснится горячая ванна…

Ухнув в каньон, капсула несомненно разбилась и передатчик замолк. А если нет? Если произошло чудо и она зацепилась за какой-нибудь уступ, застряла в трещине? Мысль не давала покоя, здравый смысл восставал против нее, но терпел поражение. Если сигнал бедствия уже принят и спасательное судно вылетело (что вряд ли, но допустим…), кого найдут (если найдут) спасатели? Промороженный насквозь труп?

А в глубине каньона, наверно, тепло… Ну правильно, каньон идет почти точно с запада на восток, его дно освещено и, вероятно, прогрето. И воздух, недвижно-прозрачный над ледяной бесконечностью, дрожит над каньоном, как над чайником… Если бы можно было спуститься!

Он принял решение со спокойным отчаянием самоубийцы. Выпутался из парашюта. Приплясывая, чтобы хоть как-то разогнать кровь по жилам, часто и подолгу отогревая ладони под мышками, расстелил парашют на ледяном поле. Сложил, как умел. Едва не закоченел окончательно, в мучительных потугах пытаясь соорудить некое подобие обвязки, и в конце концов нашел приемлемое решение. Затем прижал к груди невесомый, но объемистый сверток и сомнамбулически побрел к краю каньона.

Внезапно заскользив вниз по ледяному языку, он не испугался и не удивился. На эмоции просто не осталось сил. Он перестал чувствовать холод и боялся заснуть прямо сейчас, не доскользив до конца этой ледяной горки. Самое главное было не выпустить сверток из рук, не выпустить раньше времени, пока не начнется свободное падение, и это последняя необходимая работа была чудовищно тяжела; он терпел ее, как преодолимую преграду перед блаженством отдыха… все равно какого. Пусть смерти. Мертвый счастлив: ему не приходится ничего делать.

В какой-то момент он почувствовал, что под ним больше нет льда. Полет? Да. Или падение – но какая разница?

Купол оглушительно хлопнул, расправляясь. Рывок был такой, что все предыдущие мучения показались досадными мелочами, но самодельная пародия на обвязку выдержала и кости остались целы. Леман даже не потерял сознание. Наоборот, грубый рывок неприятнейшим образом пнул уплывающее сознание назад в явь.

А потом Леман умудрился удивиться.