Ватерлиния

И вам, подумал Менигон. Вам в первую очередь, что же вы себя-то забыли, шеф? Каждый разговорится, попав к Живоглоту, – кое в чем и Живоглот профессионал. С пленного – на Менигона, с Менигона – на Шелудивого… Это только древние стоики, шеф, умели кончать с собой задержав дыхание, я ведь так, шеф, не умею. И тут вы правы, шеф, можно считать, что нам повезло, можно встать и на такую точку зрения… Всех в кашу. Восемь человек… восемь друзей, пусть не единомышленников, но людей близких… кто их осудит за бегство из того кошмара, что зовется Порт-Бьюно?.. двоих сам привез… зачем? Чтобы в кашу? Нэйджел, Доминик, Карл, Сергей, Петер… Сергей был действительным членом Академии, Искандер расспрашивал его о Симо Муттике. Какие люди! Жить в древних развалинах, в холодном запустении, жить не дни, а годы, прятаться, ежеминутно чувствуя себя благодарным объектом для травли, жить и работать, насилуя старую натурализационную камеру со слабой надеждой найти способ приспособить человеческий организм к условиям крайнего высокогорья – хотя бы на время. На несколько суток. На столько, сколько понадобилось бы для того, чтобы перейти хребет пешком… Опыты на себе, неизлечимые аллергии… Не через Хинаго же добираться до Межзоны – какое государство выпустит квалифицированные кадры? Через хребет. Через перевалы высотой в одиннадцать километров. В последнюю встречу они говорили, что с натурализацией, кажется, начало получаться… «Знаешь, Винс, сколько вчера Петер лежал на аммиачном снегу? Тридцать одну минуту! Уже кое-что, а?..» Значит, в кашу, шеф? В кашу?

– Это точные сведения? – осторожно спросил он.

– Более чем, – ответил прозектор. – Сказать вам, Винсент, почему я согласился на личную встречу с вами?

«Чтобы надавать плюх», – подумал Менигон, напрягаясь. Сейчас должно было начаться самое главное.

– Я теряюсь в догадках, шеф.

Прозектор скользнул по нему изучающим взглядом. Словно прикидывал: стоит ли?

– Что вы можете сказать о человеке по фамилии Шабан?

Начинается, подумал Менигон. Опять. Значит, намеки уже побоку, приперло, что ли? Плохо же я вас знаю, шеф, если до сих пор не понял, что вы от своего не отступитесь. Зачем вам Шабан, шеф? Что тебе нужно от Искандера, Шелудивый?

– Это мой напарник, – сказал Менигон.

– Дальше.

– Он был в моем подчинении до последнего времени. Теперь у него в напарниках какой-то стажер.

– Это все, что вы можете сказать? – осведомился прозектор.

– А что еще? – Менигон развел руками. – Ну, хороший специалист и все такое. Дисциплинирован, начальство о нем высокого мнения. Был когда-то пилотом, летал через хребет в Южные Земли… да вы об этом знаете, шеф. Что еще? Был неплохим напарником, у меня с ним, шеф, особых проблем не было…

– Его деловые качества мне известны, – сказал прозектор. – Меня интересуют личные. Вы ведь, мой дорогой, кажется, с ним друзья?

– Более или менее, – осторожно ответил Менигон. – Впрочем, последнее время скорее менее, чем более. А что?

– И как он вам? – спросил прозектор. – Я имею в виду: как человек?

Менигон пожал плечами:

– Нормально…

– А подробнее?

– Человек как человек, – раздраженно сказал Менигон. – Хороший человек. Наивный только, а так – ничего. Хороший, как все дети, такая формулировка годится?

– Как все дети… – прозектор пожевал губами. – Интересно. И в чем это выражается?

Утомил ты меня, подумал Менигон. Лезет, немытое рыло, куда ему не следует, нависает, как над покойником… И уже, наверно, придумал, где будет отсиживаться завтра. Это у него не профессиональное, это уже видовое. Какая-то особая порода приматов.

– Да в чем это выражается? – протянул он. – Ну вот, например, он учит модель разговаривать… – Прозектор молча кивнул. «Знаешь, – с удовлетворением подумал Менигон. – Конечно, знаешь, Шелудивый, так вот чьи были «блохи», по крайней мере одна из них, а ведь тебе Искандер зачем-то очень нужен…» – Еще он у нас человек долга, – продолжал он равнодушным голосом, – есть в нем такой феномен. Причем, знаете ли, шеф, долга не перед Редутом, а прямо перед человечеством, на меньшее он не соглашается. Это у него, наверное, с кадетской школы: ему кому-то служить надо. Привез из-за хребта дурацкую дилемму о том, что достойнее: долг перед человечеством или долг перед разумом. Вбил себе в голову, что человек должен иметь какое-то право загрязнять землю своими экскрементами. Мучается, бедный. Спрашиваю: а никому не служить ты не можешь?

– А он что же?

– А он меня послал. Передать дословно, шеф, куда именно?

Прозектор, не торопясь, встал из-за стола, растворил холодильник с табличкой: «Препараты», достал еще одну банку кислятины и сдернул колпачок. Сел.

– Под разумом здесь, вероятно, понимаются эти… как их…

– Вариадонты, – напомнил Менигон. – Я вам докладывал, шеф.

– Да-да, вариадонты, – сказал прозектор, смакуя сок. – Именно вариадонты, благодарю вас, мой дорогой. То, что вы рассказали, очень интересно. Скажите, а он никогда не рассказывал вам о своих детских годах?

– Н-нет, шеф, – сказал Менигон. – Кажется, ни о чем таком мы с ним не разговаривали. Зачем это?

– Может быть, все-таки что-нибудь вспомните?

Кой черт…