Ватерлоо. Битва ошибок

13 апреля в правительственном Moniteur опубликовали доклад министра иностранных дел Коленкура. В нем сообщалось о том, что его попытки вступить в мирные переговоры с европейскими державами успехом не увенчались.

Глава третья «Армия Севера»

«Впечатлительная, болтливая и, вследствие всего этого, подверженная панике, подозревающая в измене своих военачальников, боящаяся этой измены, способная на героические усилия и бешеные порывы, более пылкая, экзальтированная, рвущаяся в бой более, чем какие бы то ни было другие армии времен Республики и Империи, – такова была армия 1815 года. Никогда Наполеон не имел орудия войны более могущественного и в то же время более хрупкого».

Анри Уссе, конечно, больше писатель, чем историк, но, может, именно это и позволило ему создать столь впечатляющий, а главное – очень точный образ последней армии императора. «Армии Севера», так она называлась.

Веллингтон, который, как мы знаем, не очень любил рассуждать о Ватерлоо, тем не менее сказал однажды: «У Наполеона никогда не было в распоряжении столь отличной армии, как тогда». Тут герцог прав и не прав одновременно. «Армия Севера» имела и сильные, и слабые стороны, но главное – она не могла быть другой.

Маршан в воспоминаниях пишет, что Наполеон, только вернувшийся в Париж, намеревался сразу же напасть на армии союзников, находившиеся в Бельгии, а потом, дескать, решил отложить кампанию на пару месяцев. Поверить в это трудно. Говорить император, разумеется, мог всё что угодно, но между словами и даже не делами, а реальными намерениями разница большая.

Только одно можно утверждать с уверенностью – он хотел мира, но к войне готовился. По-другому и быть не могло. Насколько успешно он подготовился? Тут мы снова вступаем на зыбкую почву предположений.

Есть две противоположные точки зрения. Первая. Наполеон провел колоссальную работу, она достойна восхищения. Вторая. Наполеону далеко до революционного Конвента, он действовал нерешительно, потому и не мобилизовал те ресурсы, которыми Франция обладала. Истина, как обычно, посередине. Наверное, можно было сделать больше, но, учитывая, в каких условиях он находился, Наполеон получил от нации только то, что мог получить. Как он этим воспользовался – другой вопрос.

«Превосходством своим над всеми войсками в мире французская армия обязана конскрипции». Так говорил император. Конскрипция – массовый набор в армию на основе всеобщей воинской повинности; вот то наследие Революции, которое Наполеон высоко ценил и умело им пользовался. Но едва ли не самая популярная реформа Людовика XVIII – отмена конскрипции и демобилизация. Уставшая от войн Франция восприняла ее «на ура». Император и хотел бы вернуться к прежним порядкам, но понимал – нельзя. Не то время, не те настроения. Какие тут сравнения с Конвентом? Всеобщий энтузиазм 1793-го против апатии 1815-го?

Конскрипции больше нет, и вот что получает император. Королевскую армию – автоматически. По состоянию на 1 апреля это порядка 220 тысяч человек всех родов войск, включая офицеров. Авторитетный исследователь наполеоновских войн Шаррас считает, что при желании император мог в короткое время призвать на службу 360 тысяч человек, из них до 250 тысяч – боевых солдат. Но это рассуждение из серии «а Конвенту бы удалось…».

Наполеон лишен возможности объявить всеобщую мобилизацию, он вынужден маневрировать. Да, можно пойти на небольшую хитрость. Он уже призывал в армию конскриптов 1815 года, в 1814-м. Если сейчас причислить их к категории «отпускников», то они должный пойти в армию.

Это 120 тысяч потенциальных солдат! Но и в 1814-м были проблемы с призывом, а сейчас их еще больше. Эффект от меры есть, однако совсем не такой, какого ожидал император.

Вообще-то пресловутые «отпускники» – хороший резерв. Они, а также солдаты, вышедшие из госпиталей, и дезертиры дают еще 80 тысяч военнослужащих.

С офицерами проблем нет. Те, кто отправлен королем из армии в отставку, жаждут вернуться. Но солдаты… Их собирают чуть ли не «поштучно».

Что есть еще? Национальная гвардия. По сути – вооруженное ополчение, или милиция. К такой гвардии Наполеон всегда относился скептически. Так же, по-видимому, к ней относился и король, который не отменил ни одного из революционных декретов, касавшихся Национальной гвардии.