Ватикан

— Алчность, брат Гаспар, алчность — вот по преимуществу самый тяжкий грех современности, который превосходит все остальные своими опустошительными последствиями: великой и неописуемой нищетой, которую он порождает, эпидемией убийств и самых различных преступлений, творящихся во имя его. Помнишь, брат Гаспар, энциклику Пия XI «Quadragesimo anno»? «Родина там, где больше благ», — написал он с лукавой проницательностью. Алчность, алчность, везде одна алчность: алчность идолопоклонников, досточтимый брат. Все сокровища, которые мы собираем на этой земле, пойдут на корм стервятникам, и, возможно, поэтому удовольствие, которое приносит алчность, полно тоски и тревоги. И не будем при этом забывать, что тоска также исходит от Бога: тоска — участник таинства смерти, которое разыгрывается в нас. Как, брат Гаспар, как мы с тобой сможем остановить эпидемию алчности, которая завладела людьми? Если бы мы нашли ответ на этот вопрос, — сказал Папа, словно жалуясь, словно все его тело было действительно охвачено мучительной болью, — если бы мы нашли ответ на этот вопрос…

— Быть может, посвятив наши дни и труды Господу… — начал было монах.

— Ха! — снова прервал его Папа. — Нет, брат Гаспар, нет, ведь разве не этим мы занимались столько веков? И чего же мы достигли? Ничего.

— Тогда? — переспросил его встревоженный брат Гаспар. — Тогда?..

— Тогда, брат Гаспар, мы должны повергнуть всех вокруг в величайшее и абсолютное изумление.

Гаспар растроганно кивнул.

— Самая сильная и самая слабая сторона моего положения — в том, что я непогрешим. Конечно, непогрешимость — это своего рода экстравагантность, но я, со своей стороны, намерен извлечь из нее наибольшую пользу. Потому что иногда, брат Гаспар, общаясь с курией, я чувствовал, что все непогрешимы, кроме меня, а ведь с тысяча восемьсот семидесятого года только Папа, а не какой-нибудь кардинал, считается непогрешимым. Разумеется, догма о папской непогрешимости существует сравнительно недавно, но и этого достаточно, чтобы заткнуть рот строптивцам. Знаешь, я вот о чем подумал…

— Да?

Папа умолк, посмотрел на монаха, снова впал в задумчивость, снова посмотрел на Гаспара и наконец сказал, указывая на башню Сан-Джованни:

— Там в моем распоряжении — парк вертолетов. Небольшой, но этого хватит. Хотелось бы тебе облететь купол собора Святого Петра? Хочу сказать заранее: это впечатляющее зрелище, и оно того заслуживает.

Гаспар кивнул.

Если вначале он был склонен думать, что смысл и конечная цель изумления, о котором то и дело заводил речь Папа, сводились исключительно к тому, чтобы пробудить в людях мощную тягу к Богу, то теперь в душу его закрались некоторые сомнения. Однако то, что и как случилось в дальнейшем, заставило доминиканца усомниться во всем, что до сих пор казалось ему искренним и правдивым, и то, что я сейчас собираюсь рассказать, я проиллюстрирую слово в слово в соответствии с тем, свидетелем чего пришлось стать брату Гаспару, а именно: когда казалось, что прогулка уже подходит к концу, и оба возвращались к месту, где оставили свои машинки, Папа предложил сделать передышку, они уселись на скамью, и тут-то Папа и попросил брата Гаспара исповедовать его.

— Что? Кто? Я? — запинаясь, пробормотал монах.

— Кто же, как не ты?

— Мне кажется, я недостоин…

— Сначала выслушай меня, — прервал его Папа по своей неискоренимой привычке, — и тогда поймешь, почему ты оказался избранным. Это не случайно. Случайно ничего не бывает, брат Гаспар. Ты что же, отказываешься меня исповедать? Но я желаю. Хочу рассказать тебе о некоторых своих грешках.

И рассказал. Грешки!

В его глазах все это были «грешки»!

При других обстоятельствах брат Гаспар попросил бы кающегося посвятить каждый оставшийся ему вздох молитве, чтобы смыть свои величайшие грехи, но, учитывая, что кающимся грешником был Папа, а исповедником — бедный монах, подобная рекомендация вряд ли прозвучала бы уместно.

— Пусть Бог, Отец наш всемилостивейший, Который примирился с миром через смерть и Воскресение Сына Своего и ниспослал Святой Дух во искупление грехов, наградит тебя чрез это церковное таинство покоем и прощением. Отпускаю тебе грехи твои во имя Отца, Сына и Святого Духа.

— Аминь, — отозвался Папа. — Что ж, я чувствую себя лучше, прямо полегчало. Спасибо, брат Гаспар. Нет ничего лучше, как вовремя исповедаться. Еще раз спасибо.

— Не за что, — довольно едко и недоверчиво ответил монах.

— Хочу сделать тебе небольшой подарок, — сказал Папа, шаря по карманам, и брат Гаспар решил, что наконец-то получит желанный чек, о котором уже трижды просил.

Однако Папа ограничился тем, что достал серебряную медальку, дешевые четки и лотерейный билет, и сказал:

— Что выбираешь?

— В каком смысле?

— Медаль, четки или лотерейный билет?

— Медаль у меня уже есть.

— Тогда остаются четки и билет.