Ватник

Впереди колонны танков, размеренно хрустящих старым асфальтом трассы, двигалось несколько автомобилей. На передовом, словно на параде, на длинной антенне был привязан песмарийский флаг, контрастируя с ослепительным голубым небом своим чёрно-белым колером и угловатой державной загогулиной. В открытом люке виднелся офицер, высунулся, придерживая фуражку, пыль глотал, глядя с усмешкой на выстроенную их взводом за несколько дней конструкцию посреди дороги. Там и бревна с соседней лесопилки – хозяин проводил их печальным взглядом, когда увозили, но с автоматчиками спорить не рискнул, – и выломанные из бетонного забора заброшенного заводика плиты, и кирпич кучами, колотый, но всё равно пригодный для баррикады. Всё это наскоро перетянуто рядами колючей проволоки с валуевского склада.

Такой вот муравейник, если честно сказать.

Над всем этим сооружением, с оставленным для легковушек проездом в один ряд, развевалось знамя Республики – белый, синий, красный с чёрным перекрестьем серпа и молота. Хотели золотыми изображать, да где краски напастись. Флаги купили в России и привезли на своих машинах. Пока хватало, а там и своих нашить не долго.

– Оружие сдать! Построиться в колонну по двое. Приготовить документы для проверки! – гаркнул в мегафон офицер из машины. – Непричастные к военным преступлениям будут отпущены по домам, остальных ждёт справедливый суд.

По-русски излагал, собака, но всё это напоминало Ватнику фильмы про Великую Отечественную: млеко, яйки, партизанен капут. Краски яркие, колючий от песка горячий ветер, запахи железа и отработанных выхлопных газов. До первого выстрела – да, как в кино.

– Да ну, на хер! – отозвался взводный.

Мегафона у него не было, но голосища хватало: услышал офицерик. Нырнул вглубь своего посыльного автомобиля из числа списанных бундесвером аппаратом, подал там в рацию команду. Два танка из колонны разъехались по сторонам, один влево, другой вправо, чтобы не мешать друг другу. Левый повернул башню и начал опускать орудие. У второго что-то не заладилось, но это и к лучшему.

– Золотых, подрывай фугасы, – вполголоса скомандовал взводный, а потом уже громко, на весь блокпост: – Огонь! За Родину, мужики!

Разрисованный песмарийской загогулиной, камуфляжем и какими-то цифрами Т-72 подпрыгнул в густом облаке взрыва, полыхнуло пламя сбоку от башни. Ствол орудия, так и не закончив наводку, замер, бесполезной палкой глядя на блокпост сквозь дым.

Второй танк скрежетнул движком, выбросив густой выхлоп, но тоже никуда не успел деться. Заложенный на обочине фугас снёс ему правую гусеницу, внутри тоже должно тряхануть неслабо. Техника старая, ни активной брони, ни хрена.

Взвод начал автоматный огонь. Вразнобой, но уверенно: по передовой машинке словно прошёлся горизонтальный град. Свинцовый горох, от которого осыпались стёкла. Машина осела на простреленных шинах, но наружу никто уже не выбрался.

– РПГ! – заорал Доренко, не отрываясь от автомата. В дыму было плохо видно, куда стрелять, от звона гильз по кирпичам и бетону шумело в ушах, нос щипал запах пороха.

Ударили гранатомёты. Сперва первый номер, потом второй и – из-за кучи брёвен левее блокпоста – третий. В колонну промахнуться было сложно: парадный строй же.

Противник начал съезжать на обочины, потом в поле. С брони танков и БТР посыпались плохо видимые из-за дыма фигурки солдат. Начали стрелять в ответ, сперва автоматчики, потом крупнокалиберный пулемёт: не спеша, солидно клацая короткими очередями. Прилетели ответные гранаты из РПГ, отчего появились первые потери.

Взводный орал что-то, то командуя, то в рацию, вызывая на подмогу летучий отряд. Никто из бойцов взвода даже не слушал, что там: пошла работа. На износ. На вынос тел, своих и чужих.

Прямо по полю, подскакивая на каменистой, выжженной солнцем земле, сбоку прорвался один из БТР, расстреливая блокпост в упор.

Конечно, они проиграли. Сделали, что могли, только смогли не очень-то много.

Доренко так и остался там, под пробитыми крупным калибром досками завала, неловко откинув руку с зажатой в ней рацией. Пластиковая коробка ещё говорила, призывала продержаться, уговаривал и грозила, а он уже лежал, распахнув глаза в родное небо. И что он там видел остановившимся взглядом – один Господь знает. Он с ним сейчас и разговаривал, наверное.

С ним – да ещё с дедом, ни чьей памяти, ни чьих медалей Николай не посрамил.

Выжило из тридцати двух человек четверо, в том числе Ватник. Не прятался, стрелял как все, прорвавшийся БТР закидал гранатами – не в одиночку, понятно, но остальные отойти не смогли. Не повезло.

Вся наша жизнь – такая вот лотерея: повезло, не повезло. На войне только выигрышные билеты из корзины кто-то чёрный забирает, прячет, раздаёт в других благополучных местах, остаются только такие, как «Спринт» в советском еще времени. Упаковано красиво, запечатано, пока разорвёшь, весь изойдёшь в надежде, а внутри маленькая такая бумажка, а на ней лаконично без выигрыша.