Ватник

Когда позвонил Васин и доложил о рапорте бойцов Ватника на своего командира, замнаркома едва не поперхнулся очередной кружкой кофе – он его пил литрами, чтобы не заснуть. Предательство? Ну да, Ронсона он задерживать не стал, бойцов выпроводил для какой-то короткой беседы с врагом. Что происходит?

В то, что Разин перешёл на сторону нахлов, он не верил. Но вот сейчас звонят, что задержали на выходе из фотостудии. Делал снимки на паспорта ФРГ для всей семьи. О-хре-неть… Значит, и самые крепкие ломаются. Или покупаются – какая разница.

Бойцы завели обезоруженного, но совершенно спокойного Ватника в кабинет заместителя народного комиссара и остались здесь же, для подстраховки: мало ли что выкинет арестованный предатель, а руководство всем ополчением, мозг армейской разведки – именно здесь.

– Садись, Митя… Говорить будем. Что-то многовато всего накипело, прилипло – не отцепишь. И вы, мужики, оставайтесь. Чтобы никаких случайностей.

Венич нервно поднялся, глядя на удобно устроившегося в кресле Дмитрия, который мял левой рукой мячик, по привычке разрабатывая пальцы.

– Продал Родину, капитан? Вот говорю – и сам себе не верю…

– Повязали шпионскую морду? Это хорошо, это правильно! – с порога сообщил Максим Александрович. Как обычно, не в форме, одетый сейчас в щегольский летний костюм, мокасины и соломенное канотье на голове. Не хватало тросточки – и вылитый Буба Касторский на гастролях в Кавино. – Смерть шпионам – это очень верный девиз, проверено временем и электроникой.

Он снял шляпу, ловко закинув её на торчащие рога вешалки, сел рядом с Ватником и – первым делом – пожал ему руку. Бойцы, да и сам Венич, совершенно растерялись.

– Марко, я покомандую немножко? – лениво спросил Иванов. Подождал кивка замнаркома и сказал:

– Бойцы! Выношу благодарность за бдительность, всё верно сделали.

– Служим Республике! – нестройно отозвались все трое. Дрон и Север с энтузиазмом, а Геша едва буркнул, подозрительно глядя на главу безопасности.

– Отлично. А теперь вы трое – свободны. Подождите в приёмной, дальше государственные тайны и прочие неаппетитные подробности. Может, в камеру товарища капитана отвезёте, а может и домой – как масть ляжет.

В кармане Дрона звякнул телефон Ватника. Разведчик достал его и продемонстрировал сообщение: «Приятного переезда, пан! Фото прилагаю» и три прикреплённых фотографии на паспорт.

– Одно к одному! – заявил Иванов. – Телефончик командиру-то верните, боец, он денег стоит. И капитану ещё пригодится.

Он откровенно посмеивался, напрочь сбивая всех, кроме по-прежнему спокойного Дмитрия, с толку. Дрон почти кинул трубку на колени Ватнику, тому пришлось придержать телефон рукой.

Венич кивнул, подтверждая приказ. Бойцы вышли из кабинета, а Венич, по южному нервный, порывистый, схватился руками за лицо, глядя на Иванова и Разина через щелочки между пальцами:

– И как это всё понимать?!

– Давай так… Ты пока ничего не понимаешь, но помогаешь мне – и, разумеется, товарищу капитану – в наших начинаниях. Дело полезное, присягой клянусь, а все подробности потом. Нам нужна карта обороны Кавино, не в той части, что есть в СБКР, а полная. Плюс схемы контрнаступления по плану операции «Гусли» для творческой переработки. Мы тут пару струн кое-кому на яйца намотать можем.

Домой Дмитрия отвезли молча. Руки не жали, подробности не выясняли. Пока ждали в приёмной, все трое договорились следить и дальше: нечистое здесь дело, мутное. В предательство командира, учитывая реакцию безопасности и замнаркома, лично проводившего Разина в приёмную, не верилось. Не хотелось верить.

– Вечером заезжай, Дрон, ночевать буду в разведбате.

Боец молча козырнул и спустился к машине, а Дмитрий зашёл домой.

– Папа, папочка! А где фотографии? Я хочу узнать, как мы получились!

Ватник присел на корточки, обнял дочку и вытянул из кармана телефон:

– Вот, моя радость! Это мама, это я, а вот это ты.

Он крепко прижал её к себе, чувствуя, как бьётся совсем рядом маленькое взволнованное сердечко, как пахнет от девчушки тем детским запахом, который не повторить, не подделать потом, вырастая.

– Ты самая красивая, Светочка! И среди нас, и вообще.

– А мама? Ведь мама тоже красивая? – требовательно уточнила дочка.

– Мама – самая красивая среди взрослых, правда, Марин?

Жена выглянула в гостиную с кухни, в фартуке, с полотенцем в одной руке и мокрой тарелкой в другой. Стояла и смотрела на них обоих, таких разных и таких похожих.

Но не улыбалась.

Ронсону он позвонил через два дня, когда агент, ни слова не доложивший о переговорах мистеру Круксу и – уж конечно же, Миньковски, – начал крепко нервничать. Хорошего шампанского в Хориве не сыскать, таблетки тоже на исходе, а русский на связь так и не выходил. Передумал? Самого арестовали, как-то вычислив измену? Перекинули на другой фронт работы и теперь не может достать карты? Чёрт, а ведь придётся ещё оправдываться за гибель трёх наёмников, но это-то самое простое: погибли, да и всё. Война же.

Сиди и гадай на кофейной гуще, Том. Сиди и гадай…