Вацетис — Главком Республики

Наступление большевистских войск. Утром 7 июля был густой туман, покрывший город непроницаемой завесой. Видеть вперед можно было шагов на 15–20, а отличить своих от противника было совершенно невозможно. Наши войска теснили противника по всему фронту и к 9 час. утра сошлись вплотную. По всему фронту завязалась ружейная и пулеметная перестрелка. Время от времени левоэсеровские батареи бросали снаряды по различным направлениям.

Москва превратилась в боевое поле. Публика, невзирая на праздничный день, на улицу не выходила.

У нас была прочная телефонная связь с комбригом Дудиным. Согласно данным ему указаниям наступление должно было вестись с полной энергией, с тем, чтобы к 10 час. достичь указанного рубежа.

Наше продвижение вперед шло хотя медленно, но планомерно. К 10 час 2-й латышский полк занял часть Покровских казарм.

Труднее было положение 1-го и образцового полков, которым пришлось действовать по узким переулкам и под пулеметным огнем. Левоэсеровские отряды разместились в окопах и за баррикадами, на крышах и на балконах. Комбриг Дудин сообщил мне, что сопротивление левых эсеров принимает очень упорный характер и что у противника много пулеметов, расставленных на крышах и балконах. 1-й латышский стрелковый и образцовый полки временно приостановили наступление и начали закрепляться, занимая прилегающие дома и приспособляя к обороне заборы и площади.

Комбриг Дудин находил наше положение крайне тяжелым и сомневался в возможности открытого штурма. 1-й латышский полк попал под пулеметный огонь и понес значительные потери убитыми и ранеными. Образцовый полк сражался хорошо, но тоже нес потери. Что же касается 3-го латышского стрелкового полка, то там произошел какой-то перебой. Этот полк за несколько дней перед этим прибыл с Северного Кавказа, с корниловского фронта. Понес большие потери и был крайне утомлен.

Надо отметить, что на корниловском фронте 3-й латышский полк сражался вместе с теми матросскими отрядами, которые очутились в лагере левых эсеров. Были сведения, что часть стрелков подпала под влияние матросской агитации. С утра в этом полку работали члены исполнительного комитета латышских стрелков. Но в наступивший критический момент 3-го латышского полка на фронте еще не было, пришлось считать его в глубоком резерве. Он выступил несколько позднее.

Для довершения решительного удара был выработан такой план.

1) Ввиду тяжелого положения нашей пехоты и сильного пулеметного огня противника ввести в дело артиллерию, стреляя с близких дистанций прямой наводкой.

2) Всеми силами стараться подтолкнуть пехоту вперед.

3) В том случае, если нам не удастся введенными в бой силами разбить левых эсеров, было решено ввести в дело, под моим личным руководством, главный резерв: два шестидюймовых тракторных орудия, инженерный батальон и конницу.

Часам к одиннадцати к нам присоединилось какое-то авиационное отделение и просило разрешения бомбить Трехсвятительский переулок. Разрешения дано не было. В Кремле с нетерпением ждали развязки. Оттуда шли запросы ко мне и к тов. Муралову Немецкое посольство также заинтересовалось положением наших дел и стало время от времени делать нам запросы через секретариат Наркомвоен.

Мною было принято определенное решение: в 12 час. стать во главе главного резерва, вломиться в центр расположения левых эсеров и разогнать их огнем тяжелой артиллерии. Этот способ борьбы был сопряжен с большими разрушениями домов и пожарами. Но мы не теряли надежды, что нам удастся справиться с левоэсеровским мятежом более «гуманными» средствами.

Действия батареи командира латышского артиллерийского дивизиона тов. Берзина. Товарищ Берзин послал вперед двухорудийную батарею, стараясь продвинуть орудия возможно ближе к особняку Морозова. Одно орудие, а именно то, которым командовал стрелок Буберг, удалось продвинуть к особняку Морозова шагов на 300.

Ровно в 11 час. 30 мин. комбриг Дудин сообщил мне об этом по телефону и просил разрешения открыть огонь.

Наступил решительный момент. Орудие Буберга было наведено прямо в окна Морозовского особняка… Дальнейшее промедление было недопустимо, ибо пулеметным огнем с крыши особняка Морозова могла быть истреблена вся орудийная прислуга, и тогда пришлось бы пустить в дело тяжелую артиллерию.

Сообразив все это, я взял телефон и продиктовал комбригу Дудину приказ: «Огонь и атака!»

Надо сказать, что в это время происходила артиллерийская стрельба и на других участках, но она особого значения не имела.

Как выяснилось после ликвидации мятежа, в то время, когда Берзин открыл огонь, в особняке происходило заседание левых эсеров. Первый снаряд разорвался в комнате рядом с заседанием. Второй снаряд тоже. Следующие выстрелы картечью были произведены по крышам и балконам. Оглушительные разрывы фанат произвели ошеломляющее действие на участников заседания; они бросились на улицу и, спасаясь от картечи, разбежались в разные стороны. За главарями побежали и их войска.