Вацлав Гавел. Жизнь в истории

Иван добросовестно пересказывает и даже порой переписывает рецензии на постановки пьес Гавела. Так, в мае 1981 года в венском Akademietheater состоялась премьера «Гостиницы в горах», и потому письма Ивана содержат выдержки сразу из нескольких отзывов, сильно отличающихся друг от друга. По словам рецензента Neue Zürcher Zeitung, пьеса «в равной степени очаровывает своей смысловой нагрузкой, формальной виртуозностью и сценическим расчетом»228. Но после нескольких хвалебных или доброжелательных откликов Иван цитирует австрийского критика, который называет «Гостиницу» «слабым настоем абсурдного театра» и «непьесой», заключая, что «вынести это (рецензенту. – И.Б.) можно только с осознанием, что за это платят»229.

«Направление внутреннего бурчания»

Со временем главной задачей писем Ивана Гавела становится духовная и интеллектуальная подпитка брата, изолированного в тюрьме и от собственного окружения, и от большинства доступных на свободе книг. Иван пересказывает вкратце содержание заинтересовавших его трудов по философии, отвечает на вопросы Вацлава из области точных и естественных наук и вовлекает в переписку своих товарищей. Среди них в первую очередь стоит назвать Зденека Нойбауэра, известного биолога и философа – «без сомнения, одного из самых оригинальных чешских мыслителей современности, который благодаря своему ренессансному образованию, глубине мысли, а также особому стилю жизни и способу общения повлиял практически на каждого, кто оказался рядом с ним»230.

Зденек Нойбауэр был чуть младше братьев Гавелов; он родился в семье известного юриста и философа права, автора книги об Энгельсе, и несколько лет своего детства прожил в Швейцарии. Окончил естественнонаучный и философский факультеты Карлова университета, в конце 60-х провел три года на стажировке в Неаполитанском институте генетики и биофизики, где участвовал в нескольких – вероятно, не прорывных, но вполне серьезных, как считают специалисты, – открытиях. В 1970 году получил степень доктора естествознания, а годом позже – доктора философии, работал в лаборатории естественнонаучного факультета.

Политических претензий непосредственно после Пражской весны к Нойбауэру не было, массовые чистки его миновали. Однако его не слишком удобные политические взгляды, явная тяга к религии, участие в самодеятельных семинарах и лекционных кружках, включая лекции и семинары Яна Паточки, да и сомнительные семейные связи (сестра Зденека Камила стала женой Вацлава Бенды) все-таки не остались незамеченными. В начале 80-х ученый был из лаборатории уволен.

Нойбауэра, которого называют одним из ярчайших представителей постмодернистского мышления в Чехии, отличало неоднозначное отношение к чистой науке. По крайней мере, он точно был противником вульгарного позитивизма. С другой стороны, в определенный момент духовные поиски Нойбауэра оказались явно близки многим интеллектуалам-нонконформистам. И если в современном мире книги, скажем, Карлоса Кастанеды едва ли сойдут за серьезное философское чтение, то в начале 80-х Иван Гавел охотно пересказывает их содержание в письмах Вацлаву.

Первое интеллектуальное «столкновение» с Нойбауэром оказалось для Гавела просто обескураживающим. Во второй половине 1981 года, примерно на середине тюремного срока, он решает упорядочить и записать некоторые свои размышления о театре. В нескольких письмах он напоминает свою театральную биографию; поясняет, что имеет в виду под «социальностью» театра («первым зародышем этой подлинной социальности становится момент, когда люди, работающие в театре, перестают быть просто группой, а становятся сообществом»,231); и в дальнейшем развивает свои мысли о том, как социальное взаимодействие внутри театрального коллектива перерастает во взаимодействие со зрителем. Эти письма Иван Гавел передал Зденеку Нойбауэру, и тот пообещал записать некоторые свои комментарии к тезисам Вацлава. В них он изложил свое видение отличий между разными ипостасями театра: творческой, игровой, ритуальной. Философ полагал, что его комментарии попадут автору писем только в пересказе Ивана, но тот предпочел отправить текст в оригинальном виде. В очередном послании Ольге Гавел сообщал: