Ватутин

Из ежедневных переговоров с Верховным Главнокомандующим я видел, что неспокоен и он. Один раз он сообщил мне, что ему позвонил Ватутин и настаивает, чтобы не позднее первых чисел июля начать наше наступление; далее Сталин сказал, что это предложение заслуживает самого серьезного внимания; что он приказал Ватутину подготовить и доложить свои предложения по Воронежскому фронту в Ставку...

22 июня Александр Михайлович убыл в Ставку, а Военный совет фронта начал выполнять приказание Верховного. Войска же ждали атаки.

Нет ничего мучительнее ожидания, особенно на войне. Сейчас, по прошествии многих лет, совершенно очевидно, что надо было ждать, терпеть.

Можно ли объяснить нетерпеливость, проявленную Ватутиным? С позиций того времени, думается, можно. Но только объяснить, а не оправдать. Николай Федорович был не прав. На сей раз эмоции возобладали над рассудком, и трудно сказать, чем бы закончилась Курская битва, нанеси мы так желаемый им упреждающий удар.

Справедливости ради надо сказать, что Ватутин отнюдь не отрицал выгоду, которую могли получить наши войска, если бы враг пошел первым. Более того, к первым числам июля у него самого появилась уверенность, что враг начнет наступление в ближайшие дни. Особенно его убедили в этом последние данные фронтовой разведки. Он сразу доложил свои сомнения в Ставку и с ее разрешения снова переключил все внимание на оборону. Сомнения на этот счет были развеяны после того, как в районе Воронежа лейтенант А.А. Кожевников сбил «раму» — немецкий самолет-разведчик. Летчик, на допросе которого присутствовал Ватутин, показал, что наступление непременно начнется в первых числах июля. Такие же сведения поступили и в Генеральный штаб. 2 июля в 2 часа 15 минут из Ставки было направлено войскам третье, очень короткое предупреждение:

«По имеющимся сведениям, немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3—6 июля.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений.

2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника.

3. Об отданных распоряжениях донести».

В тот же день на Воронежский фронт вновь прибыл Василевский. День 3 июля прошел спокойно, а на следующий день после разговора с Жуковым Александр Михайлович поспешил поделиться с Ватутиным новостями, полученными с Центрального фронта.

— Ну что, Николай Федорович, ждем 5 июля. У Рокоссовского разведчики 13-й армии взяли «языка». Тот прямо заявил: «3 часа утра 5 июля». Может, и теперь есть сомнения?

— Теперь нет. Сегодня ночью, когда ты ушел отдыхать, разведчики доставили свежего пленного. Я его лично допросил. Говорит, что им зачитан приказ фюрера. В приказе говорится, что германская армия переходит к генеральному наступлению и этот удар должен иметь решающее значение и станет поворотным пунктом во всей войне. И вообще, что это будет последнее сражение за победу Германии...

— Любит, мерзавец, помпезные фразы, — не сдержался Василевский.

— Что и говорить. Заканчивается приказ словами: «Вперед по трупам, пленных не брать». Кстати, он подтвердил донесения наших саперов. Немцы на нейтральной полосе разминировали все минные поля.

Но уже через несколько часов генералы опять засомневались. В 16.00, когда Ватутин, Василевский, командующий артиллерией фронта генерал Варенцов и командующий 2-й воздушной армией генерал Красовский обсуждали план контрподготовки, артиллерия противника открыла огонь. Обстрел длился примерно десять минут, потом позвонил командующий 6-й гвардейской армией генерал Чистяков. Он доложил, что из района Томаровки на север на его боевое охранение двинулось около 50 танков и до полка пехоты противника.

— Неужели Манштейн начал раньше срока? — задумался Василевский. — Или это демонстрационная атака с ограниченными целями.

— Скорее всего разведка боем. Слишком непродолжительна артподготовка, — согласился Ватутин и приказал занять свои КП.

Скоро Чистяков доложил, что это действительно разведка боем. Пленный из 168-й пехотной дивизии подтвердил это. Он также сказал, что войскам розданы сухие пайки, порции шнапса и что основное наступление начнется в 3 часа 5 июля.

Снова потянулись томительные часы ожидания. Николай Федорович старался не показывать волнения, но скрыть это было трудно. Не отрывал глаз от часов и Василевский.

— Уже два часа, — не выдержал Ватутин. — Я как наяву вижу немцев, выходящих на боевые рубежи. Пора начинать контрподготовку.

Василевский не успел ответить. Резко зазвонил телефон. Александр Михайлович взял трубку. Говорил Верховный.

— Есть! — коротко сказал Василевский и повернулся к Ватутину: — Командуйте, Николай Федорович...

Ватутин быстро подошел к заветному телефону, снял трубку и глухим, незнакомым голосом отдал команду.

На командном пункте установилась тишина. Скоро послышался первый далекий шум, грохот. Он нарастал, набирал силу, и вот уже воздух сотрясала чудовищная какофония звуков.