Вавилон

По бескрайним равнинам толпы людей двинулись на северо-запад. Старые, бывалые воины говорили, что в той стороне лежат арабские земли, подвластные Вавилону. На рассвете их слова подтвердились. Рабов пригнали в какое-то селение, занятое войском. Скупые на слова солдаты объяснили им, что готовятся в поход на Вавилон, к которому попали в кабалу, и ждут только удобного момента да повеления царя Кира. Им же, пленным халдеям, предстоит охранять их стада и семьи. Все лучше, чем смерть в трясине!

Гонец, явившийся в Храмовый город на взмыленном коне, сообщил о случившемся самому Исме-Ададу.

Одновременно с ним Исме-Ададу доложили о себе гонцы Наби-Иллабрата.

Разгневанный жрец в волнении расхаживал по своему покою. Лоб его покрылся красными пятнами. Губы судорожно сжались, став тонкими, как лезвие ножа. Мозг Исме-Адада лихорадочно работал, торопя мысли.

– Конница из арабских провинций? – переспросил он. – Что это значит?

Тут он подумал о стоящих за дверью гонцах Наби-Иллабрата. Быть может, их появление связано с этим происшествием? Не мешкая долее, он приказал впустить гонцов и нетерпеливо ждал их сообщений. Речь действительно шла об угнанных на болота поселенцах. Но почему гонцы говорят о них как о собственности царя и требуют, чтобы Храмовый город незамедлительно вернул их? И чего ради именем верховного военачальника они настаивают на освобождении Гамадана, старейшины военной общины?

Исме-Адад все более мрачнел. Он мучительно искал выхода из щекотливого положения. Но вот спасительная мысль озарила его лицо, отмеченное печатью мудрости и многолетнего опыта. Исме-Адад решился на откровенность. Да и как быть, если Храмовый город под угрозой вторжения войск Наби-Иллабрата?

– Случилось непредвиденное, – начал жрец. – Только что я получил вести, – он кивнул в сторону гонца, – о том, что варвары, прискакавшие на конях, угнали всех рабов в арабские провинции. Как видите, при всем желании Эсагила не в силах вернуть их. Я предлагаю возместить убыток иным способом. Что же касается Гамадана, то я похлопочу о его помиловании, хотя он и заслуживает смерти как косвенный виновник гибели жреца. Суд Храмового города занимается разбором его дела. И естественно, что вина дочери, – жрец особенно подчеркнул это, прикинувшись, будто он не знает, где сейчас Нанаи, – переносится на отца. Но при известных условиях мы могли бы его помиловать. Передайте это пославшим вас сюда.

Он умолк и прикрыл глаза. Уже в который раз за сегодняшний день его охватывала тревога за судьбу плана Мидийской стены. От Сан-Урри до сих пор нет никаких вестей. Что, если гонцов перехватили дозоры Набусардара? На этот случай нелишне заручиться расположением царя и верховного военачальника. С царскими гонцами надо быть поласковее, посговорчивее. А если они потребуют взамен поселенцев равное число солдат из войска Храмового города, прикидывает верховный жрец, или и того больше? Внутри у него все дрожит от возмущения, но внешне он приветлив и покладист.

– Мне остается добавить, что мы, надеюсь, придем к согласию, – заключил он, отпуская гонцов.

Слова Исме-Адада повергли в изумление даже уравновешенного и рассудительного Наби-Иллабрата. Согласие после стольких лет вражды! Он не поверил собственным ушам. «Мы, надеюсь, придем к согласию»! Но раздумывать и теряться в догадках было недосуг, весть о том, что арабская конница проникла к берегам Евфрата, не на шутку встревожила помощника Набусардара, хотя у него тут же шевельнулось подозрение, не уловка ли это святейшего, втайне решившего не отдавать поселенцев.

А в это время во двор дома командования армии влетел воин, с головы до ног покрытый пылью, утомленный бешеной скачкой и дальней дорогой. Спрыгнув наземь, он потребовал, чтобы его тотчас пропустили к самому Набусардару, но так как последний отсутствовал, гонца принял Наби-Иллабрат. Урукский наместник извещал о бунте в арабских провинциях. В течение двух ночей злодеи жгли хлеба на халдейских полях. Огонь уничтожил море пшеницы. Возвращаясь, арабы подрубали финиковые пальмы, лишив тем самым население всякого пропитания.

Наби-Иллабрат был взбешен, всегдашнее его хладнокровие сменилось яростным гневом. Еще недавно наместники вассальных провинций заверяли царя Валтасара в своем верноподданничестве. Никто не предполагал, что именно в этом краю поднимется смута. Видно, Кир поощрил их своей смелостью. А может, это дело приспешников Устиги? Может, дух Устиги витает на свободе? Наби-Иллабрат почувствовал вдруг лютую ненависть к персидскому князю. Пожалуй, на месте Набусардара он не колеблясь велел бы его казнить. Переполнявшее его мстительное чувство перенеслось и на ту девчонку, что сперва помогла схватить Устигу, а теперь в Борсиппе никому не дает из-за него житья. Нет, пора Набусардару возвращаться и образумить эту беглянку из деревни Золотых Колосьев! А пока – надо послать солдат для подавления мятежа на западе.

Первый гнев улегся, и Наби-Иллабрат смог поразмыслить спокойнее.