Вавилон

– Ты мне не веришь, – начала она снова, и в голосе все явственнее звучали горестные нотки, – а я отдала бы не только дворцы и богатство, но и жизнь и богов, только бы еще раз, сгорая от любви, признаться: «Ради тебя отрекаюсь от жизни, красоты и молодости, потому что ты – сама жизнь, красота и молодость». Когда я прикасаюсь к тебе, – Телкиза снова провела рукой по его шелковой одежде, – видишь, с какой тоской и нежностью я прикасаюсь к тебе, – в меня словно вливается сок девственных берез, нектар раненого цветка амбры, дарующий богам бессмертие. У тебя в крови огонь, мой милый, вот – я ощущаю его, прикладывая ладонь к твоей пульсирующей жилке.

Она затихла и устремила на него пристальный взгляд.

Зоровавелю почудилось – она сейчас вспыхнет пламенем! Ее глаза сверканием соперничали с драгоценными каменьями, ее тело слепило, точно светильники в священной обители.

– О, если бы у меня были силы, – сокрушаясь, пожаловалась она и слабо улыбнулась, – я молвила бы жаркими устами: «Обними меня – и ты узнаешь, что сокрыли во мне податели земного блаженства. Обними меня покрепче, не бойся, никто не увидит, как царь возрожденного Иерусалима осчастливит своей любовью вавилонскую женщину. Отгони страх, ибо страх не достоин мужа, который вскоре будет повелевать тысячами».

Вымолвив последние слова, она опустила голову и закрыла лицо руками. Куда девалось былое? Кто из богов в наказание опустошил ее сердце? Лучше, чем кто бы то ни было, Телкиза понимала, что все, что ею говорится, говорится лишь по привычке. Она машинально повторяла то, что подсказывали ей воспоминания о сердечных бурях прошлого. Право, она тоже была холодна, как стены дворцового подземелья.

Говорить и то ей было невмоготу. Полной грудью вдыхала она одуряющий аромат благовоний, вперив в пространство остановившийся взгляд. Она потянулась к чаше, но даже не пригубила ее.

Зоровавель заметил ее отрешенность, мысли Телкизы витали где-то далеко.

– Княгиня, – обратился он к ней, – спасибо тебе за ласку, за то, что позволила передохнуть в твоем доме. И если я некстати здесь, отпусти меня.

– Я рада, что ты отдохнул. Мои слуги отведут тебя домой, я постараюсь выполнить все, что обещала. Я ничего не забыла и замолвлю словечко перед царем за иудеев. Ради тебя, властелин Израильского царства.

– Зачем ты бередишь мою душевную рану, княгиня? На мою долю выпало столько тяжких минут, что нового разочарования я не перенесу.

– Я не хочу растравлять твои раны, царь. Будущее убедит тебя в этом, хотя меня оно тоже очень пугает. Говорят, Кир приближается к Вавилону.

Зоровавель промолчал.

– Разумеется, Вавилон не намерен сложить оружие, по нынешним временам это для твоих соплеменников страшнее всего. Поэтому я охотно берусь исполнить твою просьбу и похлопочу за них.

Зоровавель поблагодарил.

– Если уж ты решишься обеспокоить царя, княгиня, – сказал он ей, – прошу тебя еще об одном – замолви словечко за невинного пророка Даниила, которого его величество несправедливо заточил в темницу.

– Хорошо, – кивнула она, – я буду довольна, если кто-нибудь помянет меня добрым словом. Как знать, что сулит нам грядущее? Пусть пророк Даниил не забудет обо мне. – Она испытующе посмотрела на Зоровавеля. – Нужно ли тебе еще что-нибудь? Может быть, у твоих соплеменников на Хебаре тоже есть просьбы? Не замолвить ли и за них словечко?

Зоровавель не проронил ни звука. Стараясь скрыть волнение, он машинально потянулся к чаше. Словно из тумана возник перед ним начальник стражи у Ворот Иштар, и Зоровавель слышит его голос: «Хебар в руках Кира».

– Что же ты молчишь, Зоровавель?

В предчувствии чего-то непоправимого Телкиза тоже подняла чашу и судорожно сжала ее в руках.

– Быть может, Кир уже захватил Хебар и ты не решаешься сказать мне об этом?

Зоровавель опустил голову.

Он видел, как ослабли и дрогнули пальцы Телкизы.

В храме Э-мах, храме Великой Матери, примыкавшем к царскому дворцу, пылали светильники, курились кадильницы. Величественные алебастровые стены уходили в необозримую высь, внушая людям благоговение перед богиней Нинмахой, плодоносное чрево которой являлось источником всего сущего на земле. Проникни к ней злые духи и умертви они священное семя, человечество перестало бы существовать. Поэтому святилище Нинмахи обнесено тройной стеною, тройным кису. Сама богиня нашла прибежище в нише северной стены. Под нею простирается алтарь, украшенный огромными бычьими головами – знак мужской силы бога, с которым бессмертная Нинмаха зачала бренный мир.

Словно крохотные гномы, молились перед ее гигантским изваянием сановники Вавилона во главе с царем Валтасаром. По левую руку от царя, отступя на шаг, стоял Набусардар, за ним – сановники, советники, высшие военные чины.

У алтаря жрец в длинном белом облачении повторял нараспев:

– О Нинмаха!

– О Нинмаха!

– О Нинмаха!