Вавилон

Он думал о Набусардаре. Думал с ожесточением, до хруста стискивая челюсти. Он готов был растерзать его зубами, испепелить огненным взглядом. Лишенный пока другой возможности, Сан-Урри проклинал его пред лицом чужеземных богов, суля позорную смерть. Да не ведает он отныне ни любви, ни радости! Да оставят его отныне силы и здравый ум! Да поразят его тело ломота, язвы и проказа! Будь он проклят, проклят!

Но ничего подобного в эту минуту с Набусардаром не случилось – то ли боги отвратили слух от мерзостной молитвы, то ли невластны были они причинить зло человеку.

Набусардар сидел в командной башне, венчавшей внутреннюю стену Имгур-Бел, и ждал начала штурма. Исполненный силы, здоровья и мудрости, он готовился отразить нападение персов. Он знал, что в лагере Кира молятся богам, и смотрел в бойницу на клубы дыма над жертвенными алтарями, стлавшегося над строениями Вечного города.

Он почувствовал его аромат, когда стража раздвинула защищавшую вход завесу из металлических пластинок и в башню вошел гонец из борсиппского дворца.

– С чем пожаловал? – поторопил гонца Набусардар, прежде чем тот обратился к нему.

– С весточкой от избранницы твоего сердца, непобедимый господин.

– Что-нибудь случилось? – И Набусардар схватил протянутую ему суму из красной овчины, тщательно перевязанную ремешком.

– Я гонец радости, а не печали, светлейший, – приветливо отвечал воин, пока Набусардар доставал из сумы серебряную дощечку и алую ленту.

– Гонец радости… да, ты прав, – отозвался верховный военачальник, улыбкой сгоняя с лица выражение озабоченности. – Письмо в Борсиппу я передам тебе позже.

Едва за воином с легким звоном сомкнулась завеса, Набусардар в нетерпении обратился к посланию.

Великий возлюбленный мой, непобедимый Набусардар!

Пишу тебе накануне сражения. В одной из твоих книг я прочитала чудесные слова. Послушай их, мой прекрасный, ибо иных я не желаю произнести в это мгновение: «Положи меня на сердце свое, как печать, и на руку свою, как перстень печатный, ибо любовь сильна, как смерть». О да, бесстрашный возлюбленный мой, положи меня на сердце свое, как печать, и я буду рядом с тобой в самой жестокой сече; словно доспехи, своим телом защищу твою грудь от вражеских стрел. И на руку положи меня, как перстень печатный, который придаст тебе силы и сделает неуязвимым. Припадаю устами к твоим устам и шепчу: любовь сильна, как смерть, любовь сильнее смерти. Кто любит сильно, тот не умрет – любовь надежно хранит человека, как воина хранит металлический щит. Помни об этом, мой бесценный, любимый мой. Обвей красной лентой рукоять меча – она убережет тебя в минуту опасности. Я собственными руками вышила на ней: «Любовь сильнее смерти». Да, любовь сильнее смерти! Не забывай об этом, мой победитель.

Нанаи.

Набусардар готов был тут же, немедля, помчаться в Борсиппу и заключить Нанаи в свои объятия, но, глянув невзначай в бойницу, поверх крыш, увидел, что дым от жертвенных алтарей персов уже не так высок – должно быть, молебствие скоро окончится.

Кликнув писца, он велел ему начертать на воске несколько фраз, затем перенести их на золотую дощечку и в той же кожаной суме отослать Нанаи.

Лысый мудрец уселся на пол, скрестил ноги и, положив на правое колено восковую дощечку, стал выводить резцом под диктовку Набусардара:

Повелительница сердца моего, любовь моя бесценная!

Мне кажется, будто я жил тысячи лет назад и тысячи лет назад повстречал тебя и сразу же сказал: «Любовь сильнее смерти». Это оказалось правдой, потому что прошло много лет, и любовь воскресила нас из мертвых, чтобы мы напомнили о ней людям в новом образе, в образе Нанаи и Набусардара.