Вавилон — 17. Нова. Падение башен

«Недотепа!» — подумал он, и слово отозвалось привычной болью. Надо взять ее за талию, танцевать… Но музыка вдруг смолкла, и раздался томный голос короля, он громко сказал:

— Леди и джентльмены, граждане Торомона, я только что получил послание Совета, которое вынуждает меня известить вас, моих друзей и верноподданных, о следующем. Совет просит меня дать согласие на официальное объявлёние войны. Непредвиденные обстоятельства заставляют нас немедленно начать боевые действия против наших злейших врагов за барьером. Поэтому я заявляю во всеуслышание, что империя Торомон вступает в войну!

В наступившем молчании Джон поискал глазами сестру, но она исчезла. Кто-то крикнул в микрофон:

— Да здравствует король!

Крик подхватили. Музыканты заиграли снова, партнеры сменились. Смех и разговоры доходили до его слуха, как морские волны, как крошащийся камень…

Джон тряхнул головой. Но он ведь был у себя дома, его комната на втором этаже, он может подняться туда и лечь. У постели стоит ночной столик, а на нем книга, которую он читал прошлой ночью…

Он вышел из зала, пошел по коридору и вдруг вспомнил, что его комната, вероятно, теперь не его, а прошлая ночь была пять лет назад. Он остановился перед одной из гостиных. Дверь была открыта, и он услышал женский голос:

— Нельзя ли что-нибудь сделать с его коэффициентом реакции? Если надо выполнить какую-то работу ночью, не может же он появляться и исчезать, вроде света, который то зажигается, то гаснет. — Молчание. Затем: — Хорошо, но ты же не думаешь, что он расскажет больше, чем знает? Прекрасно, так я и сделаю, тем более что сейчас война объявлена официально.

Джон вошел в комнату. Изумрудный шлейф прошелестел по более тусклому зеленому ковру, герцогиня обернулась к нему. Блестящие волосы, скрепленные двумя коралловыми гребнями, падали на плечи. Ее улыбка показывала, что его появление не очень удивило ее.

— С кем вы разговаривали? — спросил Джон.

— С нашими общими друзьями, — ответила герцогиня. Они были одни в комнате.

Помолчав немного, Джон сказал:

— Что они хотят от нас? Это измена, да?

Герцогиня прищурила глаза.

— Вы серьезно? Вы называете изменой попытку уберечь этих идиотов от самоуничтожения, самопожирания в войне с безымянным врагом, настолько могущественным, что мы можем быть уничтожены одной его мыслью? Вы знаете, кто этот враг? Вы слышали его имя! Только три человека в Торомоне знают его, Джон Кошер. Так что мы единственные, на ком лежит полная ответственность. Ответственность за судьбу Торомона. Вы имеете какое-то представление об экономике государства? Ваш отец определяет добрую ее часть. А дело идет к тому, что, если он закроет свои аквариумы, это вызовет панику и приведет к полному разрушению экономики. Империя катится к хаосу, как снежный ком, и надо во что бы то ни стало удержать ее от войны. Вы можете назвать борьбу за ее спасение изменой?

— Как бы мы это ни называли, выбирать нам не из чего.

— С людьми вроде вас я не так уверена в правильности этой мысли.

— Видите ли, — сказал Джон, — я провел в тюремных рудниках пять лет. Все, чего я раньше желал, ушло; осталось только желание свободы. Сейчас я вернулся в Торон, но я по-прежнему не свободен и по-прежнему хочу свободы.

— Если бы они в этом не были заинтересованы, у вас не было бы и той свободы, которой вы располагаете сейчас. А если после дня, который вы провели в чистой одежде, после прогулки по свежему воздуху, вы не считаете, что вступили на желанную дорогу, то мне придется изменить некоторые свои идеи. У меня тоже есть желания, Джон Кошер. Когда мне было семнадцать лет, я работала летом в аквариуме вашего отца. Девять часов в день я проводила с металлической ложкой величиной с вашу голову, очищая дно цистерны. Я очищала то, что не брали никакие фильтры. К вечеру я так уставала, что могла только читать. И я читала. Главным образом историю Торомона. Я много читала о ранних экспедициях на материк. Первую зиму после окончания школы я жила в рыбачьей деревне на краю леса и изучала обычаи лесного народа. Я делала наброски их храмов, пыталась составить карту их кочевых перемещений. Я даже написала статью об их временных жилищах, она была опубликована в нашем университетском журнале. Джон Кошер, я хочу освободить Торомон от самоограничений. Возможно, в силу моей принадлежности к королевской семье эмоционально мне легче постичь смысл торомонской истории. Но я хотела большего, я хотела знать, что в ней ценного. Поэтому я шла дальше. И обнаружила ее высший смысл. Торомон должен взять себя за шиворот и встряхнуть. Если бы я могла его встряхнуть сама, я бы это сделала. Вот чего я хочу, Джон Кошер, я жажду этого так же сильно, как вы жаждете свободы.

Джон помолчал и затем сказал:

— Чтобы получить то, что мы хотим, мы должны делать более или менее одно. Ладно, я с вами. Но вы должны объяснить мне некоторые вещи. Я очень многого не понимаю.

— Мы оба многого не понимаем. Но мы знаем одно: они не с Земли, они не люди и они издалека. Из непостижимого далека.

— Чего они хотят?