Вавилон — 17. Нова. Падение башен

— Вроде бы. — Он покачал головой. — Они полны ненависти. Но, понимаете, у них нет ненависти ко мне. Они приходят сюда, пьют со мной, не цепляются ко мне за то, что не видели настоящего сражения, относятся с полным дружелюбием, хотя знают, что я один из ответственных лиц. О, мы делали свою работу хорошо! Им было все-таки легче идти на войну с ощущениями, которые мы с таким трудом внушали им. Но я психолог, так что я прекрасно знаю, почему я сижу здесь и пью. Я понимаю все, что происходит в моем мозгу и заставляет меня это делать. Я знаю, почему я пил вчера и третьего дня. И я знаю, и они знают, хотя это нисколько не помогает.

Алтер и ее тетка вышла из задней комнаты, и Джон повернулся к ним.

— Вот и мы, — сказала Рэра, вытирая глаза фартуком. — Возвращайся поскорее, — обратилась она к племяннице, — твоя тетка теперь женщина солидная.

— Приду, — сказала Алтер, обняла тетку и взяла Джона за руку.

— Не хотите ли чего-нибудь поесть? — спросила Рэра. — Или, может, просто посидим и поболтаем?

— Сейчас не можем, — сказала Алтер. — Мы скоро придем.

— Пожалуйста, поскорее, — попросила Рэра.

Они медленно вышли из таверны.

— Узнала что-нибудь о Нонике? — спросил Джон.

— Да. — В ее руках был пакет. — Здесь его стихи. Они остались в его комнате после… — Она вздрогнула.

— О чем твоя тетка хотела с тобой поговорить?

— Она хотела, чтобы я осталась с ней и жила тут.

— Понятно.

— Меня все тут трогает. Я даже думаю, что могла бы любить все это. Но у меня есть своя квартира, и я привыкла принадлежать себе. Но в то же время я поняла, как люблю тетку.

— Знаешь, вот я говорил насчет норм и обычаев, разделяющих людей, делающих их отличными друг от друга. А между людьми, в сущности, гораздо больше сходства, чем различий. Гораздо больше.

Они медленно вышли с окраины города и вернулись вместе, чтобы почитать стихи.

Глава 5

Вода покрывала пол подвала, из угла шел запах мокрых рыбных мешков. Джеф присел на бочонок и сдвигал и раздвигал пальцы, этот жест выдавал страх. Сдерживая дыхание, он сидел в темноте уже два часа и не столько думал, сколько следил за изображениями, мелькающими в его мозгу: девичье лицо, закрытые глаза, нитка крови изо рта; он сам падает на пристани, когда темноту огласила сирена; окно склада, которое он разбил кулаком и при этом порезался. Остался рубец. Здесь, подумал он, я могу сидеть спокойно. Одиночество было тягостным, но он терпел, потому что считал, что другого выхода у него нет. Он снова сдвинул пальцы, пытаясь побороть страх. Когда-нибудь он, возможно, перестанет это делать, но не скоро.

Мать Ренны смотрела, как сомкнулась дверь ее гостиной за полицейским офицером, и думала: мои глаза лопнут, и я, наверное, завизжу. Может, штукатурка треснет, стены обрушатся? Она подошла к видеофону и набрала номер доктора Уинтла. Он был единственным врачом в доме. Когда аппарат зажужжал, она подумала: «Зачем я звоню доктору? Какого черта я ему звоню?»

Появилось лицо доктора Уинтла.

— Да?

Что-то в ней надорвалось, и она закричала:

— Доктор Уинтл, ради Бога, помогите… Моя дочь Ренна умерла, ее… Ох, она умерла… — С ее языка с трудом сходили обрывки фраз. Пламя жгло ее губы, щеки, глаза.

— Вы, кажется, живете на втором этаже?

— Да… я, да…

Она задумалась, как выглядит ее лицо, но доктор уже сказал:

— Я сейчас спущусь. — И отключился.

Время шло. Время всегда идет, подумала она. А куда иду я в этом идущем времени? Постучали в дверь. С истерическим спокойствием она открыла, вошел доктор.

— Извините, — сказала она. — Пожалуйста, извините. Я не хотела беспокоить вас, доктор. Я хочу сказать, вы ничем не можете помочь мне. Я, право, не знаю, зачем вообще позволила вам спуститься…

— Не трудитесь извиняться, — сказал Уинтл, — я прекрасно понимаю вас.

— Сейчас здесь был полицейский. Он сказал мне. Они не могли идентифицировать тело по рисунку ретины, потому что ее глаза вообще…

— Не дать ли вам успокоительного?

— Нет. Не хочу. Я не собиралась вызывать вас… я… О, доктор Уинтл, я просто хотела поговорить с кем-нибудь и первым делом подумала о докторе, не знаю уж, почему. Но я просто хотела поговорить.

— Но, может быть, вы все-таки примете успокоительное?

— Ох, нет. Послушайте, давайте вместе выпьем.

— Ну… ну ладно.

Она достала рюмки и зеленую бутылку, прошла в маленькую кухню, нажала педаль откидного стола и поставила бутылку и стаканчики на его каменную столешницу.

— Позвольте, — сказал доктор, подвигая ей стул.

Когда она села, он обошел стол, открыл бутылку и разлил по рюмкам. Когда она взяла свою, доктор сел и выпил свою рюмку одним глотком и налил снова с такой решительностью, какой она от него не ожидала.

Она посмотрела на зеленую жидкость в своей рюмке и сказала:

— Доктор Уинтл, я чувствую себя такой одинокой, мне хочется бежать куда-то, заползти в какую-нибудь нору, и чтобы мне сказали, что делать. Когда умерли мои родители, я не испытывала ничего подобного…

— Говорят, что смерть ребенка… — начал доктор и закончил кивком. Может, он выпил уже третью рюмку?