Вавилон — 17. Нова. Падение башен

Лезвие упало в воду и зашипело. Парень из палаты 739 поднял его. Королева плача пошла прочь, остальные потянулись за ней.

Джон сел. Алтер прижала к себе его голову.

— Джон, ты не видел ее… Разговаривать с ней без крика было самым трудным делом моей жизни.

Джон кое-как встал.

— Ну, я рад, что тебе это удалось. Давай пойдем побыстрее к этому проклятому судну. Ну, успокойся.

Луна уже осветила море, когда они подошли к пирсам грузовых судов. Они поднялись на борт, и через несколько минут грязное судно вышло из гавани. Они облокотились на поручни и смотрели на уменьшающиеся шпили города, на дрожащее отражение луны в море.

— Помнишь, мы читали стихи? — спросила она. — Какое мы не поняли?

— Что-то об одиночестве. Я не помню начала.

— Я помню. — Она процитировала: — «Великое спокойствие так же двусмысленно, маниакально и свободно, как великое отчаяние…»

Голос позади них продолжил, и они обернулись.

— «…как крик любящих в разграбленной ночи; повернись, поэт, к древним грезам, пусть слезы падают в море при лунном свете…» Дальше не помню.

— Где ты слышал это? — спросил Джон.

Матрос вышел из тени каюты.

— Это говорил мальчик, что ехал с одной странной парой. Он говорил, что сам написал их.

— Какой мальчик?

— Ну, ему, наверное, лет двадцать. Для меня мальчик. Они ехали втроем. У мужчины больно уж занятная голова. Он больше сидел в своей каюте, а мальчик бродил по палубе, со всеми разговаривал, читал свои стихи.

— Видимо, Катэм очень торопился, если уехал без жизненной пены, — сказал Джон.

— Не удивительно, что нет записей, что их вертолет ушел на материк, — сказала Алтер. — Они, наверное, спрятали его в городе, а сами сели на судно. Джон, он говорит, что Ноник ходил повсюду, разговаривал со всеми, возбужденный и довольный. Что-то не похоже на человека, жену которого только что…

— Я не сказал «довольный», — перебил матрос. — Скорее исступленный. Он задавал странные вопросы. Но иногда ходил и ни на кого не смотрел.

— Это уже больше похоже, — сказал Джон. — Давно это было?

— В тот самый день, когда бомбили Военное министерство.

— Стало быть, они тоже отправились на материк, — сказал Джон. — Где они высадились?

— Там же, где через два часа будете и вы.

Они пристали за час до рассвета. Судно должны были грузить днем, когда все пассажиры высадятся.

— Никому не хочется ждать дневного света, — сказал матрос, — но здесь множество недов, а ночь их время. — Он указал на темную массу неподалеку.

— Что это? — спросила Алтер.

— Цирковой корабль. Он возвращался из турне по материку. Неды напали на него, разграбили и сожгли. Кучу народу убили. Это случилось месяц назад. Я же говорю, здесь полно недов.

Глава 8

Каждый человек, идущий к какой бы то ни было конечной цели, смотрит с определенной точки зрения. И поэтому, сталкиваясь с какими-то фактами, явлениями, видит лишь одну их сторону; в то время как кто-то другой, возможно, видит другую их сторону. Когда Алтер кричала королеве-матери: «Сделайте один благородный поступок в своей жизни», молодой нед, случившийся неподалеку отсюда, быстро повернулся и скрылся в ночи. Это был Кино.

Неизвестно, почему именно эта фраза из всей этой сцены так поразила парня из низов и запечатлелась в его памяти, хотя все прочее не произвело на него никакого впечатления: рядовой уличный эпизод, и все. Джона он не узнал. Невнятную речь женщины он не связал с больничной одеждой. Однако у него были собственные причины поразмышлять над этой безумной властью старухи, пока он шел по набережной.

Он задумчиво вынул из кармана кусок мела и написал на остатках военного плаката на стене: «Ты попался в ловушку в…»

— Кино?

— Джеф. — Кино обернулся.

— Значит, это ты пишешь всякий вздор на стенах?

— Вроде, — нахмурился Кино, думая, остаться ему или уйти. — Что ты здесь делаешь, Джеф?

— Это моя территория. Хочешь сказать, что я не могу ходить по ней?

— Нет, Джеф. Я ничего такого не думаю. — Он положил мел в карман. — Ну, я пошел. Джеф, ты когда-нибудь совершал благородный поступок… ну, сделал что-нибудь, чем мог бы гордиться?

— Я горжусь, — сказал Джеф, сжав кулаки.

Кино отступил, но продолжал:

— Чем ты гордишься, Джеф?

— Проваливай.

— Минутку! Нет, Джеф, чем тебе, черт возьми, гордиться? Никто тебя не уважает. Думаешь, после того дела с бабой Ноника здешние парни считают тебя хватом? He-а. Ты — маленькая обезьяна, такая маленькая, что, по их мнению, тебе и делать здесь нечего. Может, прямо сейчас сидят где-нибудь и соображают, как взять тебя и разорвать на куски, вроде как ты уделал Ренну. Может, тебя уже ищут, обезьяна, и придумали, как выкурить тебя из твоей норы.

Все это было чистейшей выдумкой, но Кино, начав говорить, увидел шанс отомстить за друга.

— Чего ради ты мне это говоришь?

Кино пожал плечами.

— Просто люблю предупреждать людей. Я всегда это делаю. — Он почувствовал, что дальше блефовать не сможет. — Гляди в оба, — добавил он и пошел. Интерес к фразе Алтер тем временем иссяк. Он быстро шел по улице и думал: «Все равно я напугал его! Осторожнее будет разгуливать!»

Джеф остался один и снова сжал кулаки, обдумывая слова Кино.