Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Ааааа! Не надо, Паук-человек! Больно же мне, не надо!.. – Слова оскользались на его кровавом языке. – Хватит! Ааааа! Больно! Ты же мой друг, Паучок, ты же мой…

Потом он уже только плакал. Кнут сек и сек.

У Паука по плечам катился пот.

– Достаточно, – сказал Паук и, тяжело дыша, начал сворачивать кнут.

Мне жгло язык, руки одеревенели. Паук перевел взгляд с меня на Кида:

– Всё.

– Никак нельзя было… без этого?

Паук молча уставился в землю.

В кустах зашуршало. Длинный колючий стебель, петляя, полз по песку. На стебле висел тяжелый цветок.

Паук полез вверх по дюне.

– Пошли, – бросил он.

Я полез за ним. С гребня глянул вниз. У трупа на лице толкался букет цветков, дорываясь до глаз и языка. Вслед за Пауком я начал спускаться.

Когда спустились, он обернулся. Нахмурился:

– Кончай это. Я только что жизнь тебе спас.

– Паук?..

– Что тебе?

– Насчет Одноглаза… Я, кажется, что-то понял.

– Что?.. Шевелись, обратно пора.

– Я как Кид. Я могу возвращать тех, кого убил.

– Так и случилось в Разломных землях, – сказал Паук. – Ты себя оживил. Дал себе умереть, а потом вернулся. Одноглаз единственный, кто может вернуть Фризу. Теперь единственный.

– Одноглаз умер.

Паук кивнул:

– Это ты его убил. Твой был последний удар. – Он указал на мачете.

– Я не знал… Что теперь в Брэннинге?

– Мятеж.

– Почему?

– Изголодались по будущему. Хотят иметь не людское, а собственное.

На секунду я увидел сад, расцветающий на лице у Кида. Мне стало нехорошо.

– Я возвращаюсь, – сказал Паук. – Ты со мной?

Море покатило вспять, оставляя на песке пенные завитки.

Я ненадолго задумался.

– Нет, я потом.

– Ну что ж. Одноглаз… – Паук ногой вдавил что-то в песок. – Одноглаз, думаю, подождет. И Голубка тоже. Она теперь ведет народ в пляске и навряд ли скоро простит тебе твой выбор.

– То есть?

– Ты выбирал между реальным… и остальным.

– И что я выбрал?

Паук с усмешкой толкнул меня в плечо:

– Может, сам поймешь, когда вернешься. Куда ты, кстати, собрался?

Он уже отворачивался, уходил.

– Паук?

Оглянулся:

– Ну?

– У меня в деревне одному человеку все опротивело. И он бросил этот мир, работал сперва на одной луне, потом на внешних планетах, потом в мирах за много звезд отсюда. Я, может, тоже туда подамся.

Паук кивнул:

– Я так пробовал раз. Вернулся – а оно все тут, никуда не делось.

– И чего мне ждать теперь?

– Того, чего не ждешь.

Паук широко улыбнулся и зашагал прочь.

– Паук! Оно будет инакое?

Паук не ответил.

Утро клеймило морю бока, на том конце побережья темнота уходила за край земли. Я пошел за ней.

Мифы в «Пересечении Эйнштейна» (в порядке предъявления)

Орфей – великий фракийский певец и музыкант, центральная фигура орфических мистерий. Слыша его лиру, ему покорялись не только люди, но и звери, деревья пели, камни плакали. Менады, полубезумные поклонницы Диониса, исступленно плясали под его музыку. Однажды нимфа Эвридика, жена Орфея, наступила в траве на змею и умерла от ее укуса. Горестные песни Орфея достигли Олимпа, и боги дали ему совет: сойти в подземное царство Аид и умолить его правителя вернуть Эвридику в мир живых. Вход в Аид охранял трехглавый пес Цербер, судьбу душ-теней, заключенных в нем, решали бог Аид и его супруга Персефона (по другой версии – судья Минос). Орфей сумел тронуть их сердца своей игрой. Эвридике было позволено вернуться к живым, но при одном условии: по дороге из Аида Орфей не должен был оборачиваться на идущую за ним тень Эвридики – тогда, покинув Аид, она превратится в живую женщину. У самого выхода Орфей не выдержал и обернулся. Тень Эвридики исчезла, и Орфей вернулся в мир живых один. Позже Орфей, играя на лире, был растерзан обезумевшими менадами. Музы собрали растерзанное тело Орфея и предали земле. Голова, согласно одному из мифов, была выброшена менадами в реку Февр и позже прибита волнами к острову Лесбос, где ее подобрала великая поэтесса Сапфо, «наследница» Орфея.

В древнейших мифах на образ Аида как бога Подземного царства накладывается образ морского бога Посейдона. В глубокой древности именно Посейдон был связан с идеями земли и смерти. Изображаемый обычно в виде могучего старца, Аид иногда предстает и в облике нагого юноши.