Вавилон-17. Пересечение Эйнштейна

– Я знаю шесть языков захватчиков, и Вавилон-семнадцать не из них. В Альянсе такого тоже нет. Я хочу найти того, кто на нем говорит, – я должна понять, кто – или что – в нашей Вселенной мыслит таким образом. Как думаешь, Моки, получится?

– Выпей еще кофе. – Он потянулся за спину и снова подтолкнул ей кофейник. – Да уж, вопрос… Тут много факторов. Твоя психика не отличается стабильностью. Чтобы управляться с космическим экипажем, нужны особые психологические свойства, которые… у тебя есть. Свое удостоверение, если не ошибаюсь, ты получила благодаря тому странному, гм, замужеству пару лет назад. Но до этого у тебя были только автоматические корабли. А для долгого перелета понадобится экипаж, транспортный народ?

Она кивнула.

– Я в основном общался с таможенниками. И ты в целом человек таможни.

– Оба родителя у меня с транспорта. До эмбарго я была транспортник.

– Хорошо. Предположим, я скажу: «Да, у тебя получится».

– Тогда я скажу спасибо и улечу завтра.

– Предположим, я скажу, что лучше бы мне пройтись по твоим психоиндексам с микроскопом, а ты недельку поживешь у меня – не будешь ни преподавать, ни выступать, ни ходить на приемы?

– Я скажу спасибо и улечу завтра.

Он хмыкнул:

– Ну и чего тогда ты мне голову морочишь?

– Потому что… – она пожала плечами, – завтра дел будет по горло… и я не успею попрощаться.

Скептическая ухмылка на его лице сменилась улыбкой. И он опять вспомнил о случае с майной.

Ридре было тринадцать. Худая, нескладная девочка вдруг влетела в тройные двери оранжереи поделиться открытием: оказывается, изо рта иногда вылетает занятная штука – смех. Т’мварба испытывал отеческую гордость: всего за полгода этот ходячий скелет снова превратился в девочку – которая носит мальчишескую стрижку, порой скандалит и дуется, забрасывает его вопросами и нянчится с морскими свинками, которых зовет Комочек и Комочкин. Под потоком кондиционированного воздуха ветки отошли в сторону, и сквозь стеклянную крышу ударило солнце.

– Что это, Моки? – спросила она.

Улыбаясь девчушке в белых шортах, крошечном топике и солнечных зайчиках, он ответил:

– Эта майна, говорящий скворец. Скажи: «Привет!»

Черный глаз смотрел мертвой изюминой с точкой живого света в уголке. Влажно отсвечивали перья, лениво приоткрытый острый клюв обнажал толстый язык. Подражая майне, Ридра наклонила голову и прошептала: «Привет».

Т’мварба уже две недели кормил скворца свежевыкопанными червями – дрессировал, чтобы порадовать подопечную. Птица обернулась и прогнусавила: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело».

Вопль.

Резкий, без предупреждения.

Он сперва решил, что Ридра засмеялась, но она с перекошенным лицом начала будто от чего-то отмахиваться, попятилась назад, чуть не упала. Крик стал сиплым, от нехватки воздуха она закашлялась, снова захрипела. Он рванулся к бьющейся в истерике девчушке, подхватил ее, а все это время контрапунктом к Ридриному вою шло гнусавое: «Привет, Ридра. Хороший сегодня денек. Мне так весело».

Ему и раньше доводилось видеть острые приступы паники, но от этого он и сам опешил. Когда Ридра пришла в себя, сказала только сквозь сжатые побелевшие губы: «Она меня напугала!»

И на том бы дело и кончилось, если бы три дня спустя треклятая птица не улизнула из оранжереи и не запуталась в сетчатой антенне, которую Т’мварба с Ридрой соорудили для ее любительского стазиоприемника, на который она ловила гиперстатические обмены между кораблями в этой части галактики. У майны застряли крыло и лапка, она забилась, и от одного из проводов под напряжением пошли искры, заметные даже на солнце.

– Надо ее вытащить! – закричала Ридра и зажала пальцами рот.

Несмотря на загар, было видно, как кожа у нее белеет.

– Я сейчас, – заторопился доктор, – ты не беспокойся.

– Если она еще пару раз заденет провод – конец!

Но он уже побежал за стремянкой. Принес – и встал как вкопанный. За это время Ридра влезла почти до самого верха по выпрямляющему тросу, привязанному к наклонившейся на стену дома катальпе. Еще через пятнадцать секунд девочка тянулась рукой к комку перьев. Оголенный провод ее явно не пугал, она сама его протягивала. Опять заискрило, и Ридра решилась – раз! В следующую минуту она уже шла по двору, держа взъерошенную птицу на отлете, с таким лицом, будто его обсыпали лаймовой пудрой.

– Унеси ее, Моки, – еле выговорила она дрожащими губами. – А то она опять что-нибудь скажет, и я заору.

И вот тринадцать лет спустя с ней опять что-то заговорило и она испугалась. Он знал, как сильно ее можно напугать; но знал и то, с какой отвагой она способна смотреть страхам в лицо.

– До свидания, – сказал Т’мварба. – Рад, что ты меня разбудила. Если бы не пришла, я бы рвал и метал, как ошпаренный петух.

– Спасибо, Моки. Но мне все равно страшно.

III

Сквозь очки в тонкой оправе Данил Д. Эпплби, который редко и вспоминал-то, как его зовут (сотрудник таможни – и все), уставился на приказ и взъерошил свой рыжий ежик.

– Сказано, что вам в принципе можно…

– И?

– И подпись генерала Форестера.

– Тем более.

– Но надо оформить разрешение…