Вавилон

— А я нет, — игриво сказала Робин. — Слишком волнуюсь. Не могу дышать.

— Не будь смешным, — насмехалась Летти. — Балы — это чудесно. Ты никогда не видела ничего подобного. Линкольн привел меня в качестве своей спутницы на один из балов в Баллиоле — о, все вокруг преобразилось. Я увидела такие номера, каких не увидишь даже в Лондоне. И это только раз в три года; в следующий раз мы не будем студентами. Я бы все отдала, чтобы почувствовать это снова.

Они бросали друг на друга беспомощные взгляды. Покойный брат уладил разговор. Летти знала это и не боялась ссылаться на него.

Робин и Рами записались работать на балу. Университетский колледж разработал схему «труд за вход» для студентов, слишком бедных, чтобы позволить себе цену на билет, и студентам Вавилона здесь особенно повезло, потому что вместо того, чтобы разносить напитки или принимать пальто, они могли работать в так называемые «серебряные смены». Это не требовало много работы, кроме периодической проверки того, что бары, заказанные для украшения, освещения и музыки, не были убраны или высунуты из своих временных установок, но колледжи, похоже, не знали об этом, а у Вавилона не было веских причин информировать их.

В день бала Робин и Рами запихнули свои фраки и жилеты в холщовые сумки и прошли мимо очереди за билетами, вьющейся за углом, к кухонному входу в задней части колледжа.

Университетский колледж превзошел сам себя. Это утомляло глаз, слишком многое нужно было охватить сразу: устрицы на огромных пирамидах льда; длинные столы со всевозможными сладкими тортами, печеньем и пирожными; фужеры с шампанским, кружащиеся на шатко сбалансированных тарелках; плавающие сказочные огни, пульсирующие множеством цветов. За одну ночь в каждом квартале колледжа были сооружены сцены, на которых выступали различные арфисты, музыканты и пианисты. По слухам, для выступления в зале из Италии привезли оперную певицу; время от времени Робину казалось, что он слышит ее высокие ноты, пробивающиеся сквозь шум. На зеленой площадке выступали акробаты, крутясь вверх-вниз на длинных шелковых простынях и вращая серебряные кольца на запястьях и лодыжках. Они были одеты в непонятные чужеземные одежды. Робин внимательно разглядывал их лица, гадая, откуда они родом. Странное дело: их глаза и губы были накрашены в преувеличенно восточной манере, но под краской они выглядели так, словно их можно было согнать с лондонских улиц.

— Вот тебе и англиканские принципы, — сказал Рами. — Это настоящая вакханалия.

— Думаешь, у них закончатся устрицы? — спросил Робин. Он никогда не пробовал их раньше; очевидно, они расстроили желудок профессора Ловелла, поэтому миссис Пайпер никогда их не покупала. Липкое мясо и блестящие раковины выглядели одновременно отвратительно и очень соблазнительно. — Я просто хочу узнать, какие они на вкус.

— Я пойду и возьму одну для тебя, — сказал Рами. — Кстати, свет скоро погаснет, тебе надо — вот так.

Рами исчез в толпе. Робин сидел на своей лестнице и делал вид, что работает. Втайне он был благодарен за работу. Да, было унизительно носить черное одеяние слуги, пока вокруг него танцевали его сокурсники, но это был, по крайней мере, более мягкий способ окунуться в безумие ночи. Ему нравилось, когда его прятали в углу, чтобы было чем занять руки; так бал не был таким подавляющим. И ему очень нравилось узнавать, какие хитроумные серебряные пары из совпадений приготовил для бала Вавилон. Одна из них, конечно же, придуманная профессором Ловеллом, сочетала китайскую идиому из четырех слов 百卉千葩 с английским переводом «сто растений и тысяча цветов». Подтекст китайского оригинала, который подразумевает богатые, ослепительные и мириады цветов, сделал розы краснее, а цветущие фиалки крупнее и ярче.

— Устриц нет, — сказал Рами. — Но я принес тебе несколько трюфелей, я не знаю, что это такое, но люди постоянно хватали их с тарелок. — Он передал один шоколадный трюфель по ступенькам и взял другой в рот. — Ох... Не бери в голову. Не ешь это.

— Интересно, что это? — Робин поднес трюфель к глазам. — Эта бледная кашицеобразная часть должна быть сыром?

— Я с содроганием думаю, что это может быть еще, — сказал Рами.

— Знаешь, — сказал Робин, — есть такой китайский иероглиф, xiǎn,* который может означать «редкий, свежий и вкусный». Но он также может означать «скудный и ограниченный».

Рами выплюнул трюфель в салфетку.

— Что ты хочешь сказать?

— Иногда редкие и дорогие вещи хуже.

— Не говори это англичанам, это разрушит их чувство вкуса. — Рами окинул взглядом толпу. — О, смотри, кто прибыл.

Летти пробивалась сквозь толпу к ним, таща за собой Викторию.

— Ты — доброта. — Робин поспешил вниз по лестнице. — Ты невероятная.