Вавилон

Более осторожная личность ушла бы тогда из «Гермеса», не стала бы рисковать всем своим будущим из-за таких тонких как бритва возможностей. Но Робин вернулся и сделал это снова. Он помог в пятой краже, а затем и в шестой. Закончился Михайлов семестр, пролетели зимние каникулы, и начался Хилари семестр. Его сердце больше не стучало в ушах, когда он подходил к башне в полночь. Минуты между входом и выходом больше не казались чистилищем. Все стало казаться легким, это простое действие — дважды открыть дверь; настолько легким, что к седьмой краже он убедил себя, что не делает ничего опасного.

— Ты очень эффективен, — сказал Гриффин. — Им нравится работать с тобой, ты знаешь. Ты придерживаешься инструкций и не приукрашиваешь.

Через неделю после начала семестра Хилари Гриффин наконец-то соизволил встретиться с Робином лично. Они снова бодро шагали по Оксфорду, на этот раз следуя вдоль Темзы на юг, в сторону Кеннингтона. Встреча была похожа на промежуточный отчет об успеваемости перед суровым и редко появляющимся руководителем, и Робин наслаждался похвалой, стараясь не показаться задорным младшим братом.

— Значит, я хорошо работаю?

— Ты очень хорошо справляешься. Я очень доволен.

— Так ты теперь расскажешь мне больше о Гермесе? — спросил Робин. — Или, по крайней мере, скажешь мне, куда идут слитки? Что ты с ними делаешь?

Гриффин усмехнулся:

— Терпение.

Некоторое время они шли молча. Как раз в то утро была гроза. Изида текла быстро и шумно под туманным, темнеющим небом. Это был такой вечер, когда мир казался лишенным красок, как незавершенная картина, набросок, существующий только в серых тонах и тенях.

— Тогда у меня есть еще один вопрос, — сказал Робин. Я знаю, что теперь ты не расскажешь мне много о Гермесе. Но хотя бы скажи мне, чем все это закончится.

— Чем все закончится?

— Я имею в виду — мое положение. Нынешнее положение кажется прекрасным — пока я не пойман, я имею в виду — но оно кажется, я не знаю, довольно неустойчивым.

— Конечно, оно неустойчивое, — сказал Гриффин. Ты будешь хорошо учиться, закончишь университет, а потом они попросят тебя делать всевозможные неблаговидные вещи для Империи. Или они поймают тебя, как ты сказал. В конце концов, все заканчивается, как это случилось с нами.

— Все ли в Гермесе покидают Вавилон?

— Я знаю очень немногих, кто остался.

Робин не знал, как к этому относиться. Он часто убаюкивал себя фантазиями о жизни после Вавилона — о пышной стипендии, если он этого хотел; о гарантии более оплачиваемых лет учебы в этих великолепных библиотеках, жизни в комфортабельном жилье колледжа и репетиторстве богатых студентов по латыни, если ему нужны дополнительные карманные деньги; или о захватывающей карьере, путешествующей за границу с покупателями книг и синхронными переводчиками. В «Чжуанцзы», которую он только что перевел вместе с профессором Чакраварти, фраза tǎntú* буквально означала «ровная дорога», метафорически — «спокойная жизнь». Именно этого он и хотел: гладкого, ровного пути к будущему без неожиданностей.

Единственным препятствием, конечно, была его совесть.

— Ты останешься в Вавилоне до тех пор, пока сможешь, — сказал Гриффин. — Я имею в виду, ты должен — небеса свидетельствуют, что нам нужно больше людей внутри. Но это становится все труднее и труднее, понимаешь. Ты обнаружишь, что не можешь примирить свое чувство этики с тем, что они просят тебя делать. Что произойдет, если они направят тебя на военные исследования? Когда они отправят тебя на границу в Новую Зеландию или Капскую колонию?

— Ты не можешь просто избежать этих заданий?

Гриффин рассмеялся.

— Военные контракты составляют более половины рабочих заказов. Они являются необходимой частью заявления о приеме на работу. Да и платят хорошо — большинство старших преподавателей разбогатели, сражаясь с Наполеоном. Как, по-твоему, старый добрый папа может содержать три дома? Это жестокая работа, которая поддерживает фантазию.

— И что дальше? — спросил Робин. — Как мне уйти?

— Просто. Ты инсценируешь свою смерть, а потом уходишь под землю.

— Это то, что ты сделал?

— Около пяти лет назад, да. И ты тоже, в конце концов. И тогда ты станешь тенью на кампусе, которым когда-то управлял, и будешь молиться, чтобы какой-нибудь другой первокурсник нашел в себе силы предоставить тебе доступ к твоим старым библиотекам. — Гриффин бросил на него косой взгляд. — Тебя не устраивает такой ответ, не так ли?

Робин колебался. Он не знал, как выразить свой страх. Да, в отказе от оксфордской жизни ради Гермеса была определенная привлекательность. Он хотел делать то же, что и Гриффин; он хотел получить доступ к внутренним делам «Гермеса», хотел увидеть, куда уходят украденные слитки и что с ними делают. Он хотел увидеть скрытый мир.

Но если он уйдет, он знал, что никогда не сможет вернуться.

— Это так тяжело — быть отрезанным, — сказал он. — От всего.

— Ты знаешь, как римляне откармливали своих дормисов? — спросил Гриффин.

Робин вздохнул.

— Гриффин.