Вавилон-Берлин

До сих пор в квартале, где они проводили операцию, был изъят один-единственный револьвер с горизонтальной осью – после шестичасовых обысков как минимум в четырех десятках квартир. Причем мужчина, у которого они конфисковали оружие, не был коммунистом. Правда, в кухне у него висел на стене вышитый текст «Интернационала», как у других людей висят благочестивые библейские изречения, но рабочий оказался социалистом. Социал-демократ, как и их начальник полиции. Рату эта операция все больше действовала на нервы, и когда он посмотрел на Бруно, у него сложилось впечатление, что тот испытывал те же чувства. То, что здесь происходит, вообще ничего не даст! Простая трата ресурсов!

При этом сегодня утром они усмехнулись, увидев в своем списке Лейкештрассе. Там жил Франц Краевски, кокаинщик из строящегося «Карштадта», их новый информатор. И порнокайзер в самом деле открыл им дверь, когда они позвонили в его квартиру в начале восьмого. По лицу Краевски они поняли, что у того душа ушла в пятки, когда мимо него в квартиру ворвалась целая куча полицейских в форме. Вытаращенными глазами он смотрел на Рата и Вольтера. Они дали ему некоторое время понервничать, а потом Дядя, по всей форме обратившись к нему на «вы», монотонно изрек стандартную фразу о том, что проводится полицейская операция по всему кварталу в целях поиска оружия. После этого Франц немного расслабился. Определенная нервозность у него все же осталась, и Гереон понял, почему. Прежде чем полицейским пришла в голову идея поискать револьвер и гранаты в кухне, Рат хладнокровно извлек из сахарницы пакетик с кокаином.

– Ты видишь, как тебе повезло, что ты встретил нас пару дней тому назад, – шепнул он мужчине, который на этот раз не имел особого сходства с Вильгельмом Вторым. – Иначе мы нашли бы сейчас у тебя пушку, и ты поехал бы с нами.

– Что вообще значит вся эта ерунда? – спросил Краевски.

– Ты живешь не в том районе. Здесь слишком много коммунистов. И нужно все время следить за тем, что прячут в кухне.

Краевски побледнел. Пора было уходить. Полицейские уже давно поднялись на этаж выше, а Рат еще на некоторое время задержался у Франца, на лбу у которого выступил пот. Комиссар вложил ему в руку бумажный пакетик и пожелал приятного аппетита.

Было начало первого. К этому времени они обработали еще три квартала. Дом за домом, квартиру за квартирой. И их список оставался еще довольно длинным.

– С меня довольно, – тихо сказал Вольтер Рату, когда они вышли из очередного дома, где в каждой квартире натыкались на злые лица и были вынуждены выносить гневный протест квартиросъемщиков, не обнаружив при этом ни одного ствола оружия. – Идиотская работа, – констатировал Дядя, закуривая сигарету, в то время как полицейские начали обшаривать мусорные контейнеры во дворе.

Рат кивнул.

– И главное – безрезультатная!

– И ты удивляешься? Все бойцы, так или иначе, на улице. А свое оружие тельмановцы[10] хранят где-нибудь в тайниках. Здесь должна быть больше начеку политическая полиция. Нам надо зачищать склады оружия, а мы вместо этого обыскиваем квартиры пролетариев. – Вольтер не делал секрета из своей антипатии к политической полиции. Он в последний раз затянулся и бросил выкуренную наполовину сигарету на асфальт двора. – Это работа не для криминальной полиции. Полицейские здесь вполне могут справиться самостоятельно, – добавил он и направился к мусорным контейнерам, где молодой полицейский ковырялся длинной кочергой в отходах и пепле. Дядя дал ему пару указаний, передал список с адресами и вернулся к Рату. – Мы идем сейчас на Германнштрассе, сдадим револьвер и напишем предварительный отчет, – сказал ему Бруно. – Здесь есть также пункт питания для оперативников. Старая добрая полевая кухня. У меня уже урчит в животе!

В доме 207 по Германнштрассе в двух конфискованных частных квартирах на первом этаже полиция организовала опорный пункт для силовиков. Гереон и Вольтер направились туда.

– Кто знает, может быть, мы по дороге поймаем какого-нибудь мародера или строителя баррикад, – сказал Вольтер, когда они вышли из ворот на тротуар. – Тогда мы, по крайней мере, сделаем сегодня хоть что-то стоящее.