Большие белые буквы оторвали комиссара от его мыслей. «ИНСПЕКЦИЯ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ УБИЙСТВ». Гереон не отрываясь уставился на стеклянную двустворчатую дверь. Каким-то образом он очутился на втором этаже. Сила привычки? Неделю назад он уже однажды стоял перед этой дверью и тогда впервые увидел ее. Сегодня коридор был пуст. Рат быстро повернулся и направился в то крыло здания, где располагалась полиция нравов. Не хватало только встретить здесь Вильгельма Бёма! Но и в коридоре инспекции Е было все спокойно: из кабинетов не доносилось ни звуков, ни голосов, ни стука пишущих машинок. А вот этажом выше, в политическом отделе, все еще продолжалась напряженная работа. Из-за майских беспорядков камеры полицейской тюрьмы были переполнены. Но в инспекции Е сегодня не работал ни один человек. Их офис должен был сегодня быть оазисом покоя внутри суетливого города. Самое подходящее место для размышлений вообще-то.
Дверь была не заперта. Комиссар рассчитывал, что в кабинете никого нет, и был очень удивлен, когда увидел там своего коллегу.
– Штефан!
Новичок Йеннике сидел за письменным столом Дяди, углубившись в гору бумаг. Услышав свое имя, он выпрямился.
– Привет, Гереон! – Йенике, похоже, был удивлен не меньше, чем Рат. – Господи, тебе эта банда тоже не дает покоя? Я хотел еще раз посмотреть дело Кёнига. Этот тип не выходит у меня из головы. Обычный, порядочный фотограф – и вдруг такое свинство.
– Дело Кёнига отдела IA? Оно лежит у меня в столе. Это я его нарыл, не Бруно.
– Точно! – Штефан запихнул бумаги с письменного стола Вольтера назад в ящик и задвинул его.
– Это я бы долго искал.
Ящик письменного стола Рата был еще полупустым. Он быстро нашел папку, в которой были отмечены политические предпочтения Кёнига, и бросил ее Йенике.
Коллега ловко поймал ее. Говорили, что он играл в гандбол.
– Спасибо! – Светловолосый молодой человек прошагал с папкой к своему письменному столу. – А что тебя принесло сюда в воскресный день?
Хороший вопрос. У Гереона не было желания притворяться, что он увлечен этим порноделом, чтобы потом, чего доброго, вместе с новичком ломать голову над делом Кёнига. А то, что он искал русского по имени Кардаков, мальчишки не касалось.
– Скука, – ответил он. – У меня нет автомобиля, который я мог бы помыть.
Йенике засмеялся. Скорее, вынужденно – все-таки у Рата была более высокая должность.
– Теперь я знаю, почему здесь нет Бруно. – Блондин откашлялся. – Да я тоже не собираюсь проводить здесь все воскресенье. «Герта» сегодня играет с «Зюдштерн». Не хочешь пойти?
– Я думал, ты гандболист.
– Я и в футбол играл, еще в юности. Стоял в воротах за «Викторию Алленштайн». А в гандбол начал играть только в Потсдаме, когда учился в полицейской школе. Тоже вратарем.
– «Герта» сегодня все равно победит, – предположил Рат. – У них ведь монополия на берлинских мастеров. – Он сделал вид, будто что-то ищет в своем письменном столе. – Я сейчас тоже ухожу. Я хотел только посмотреть… Ах, вот он!
Комиссар вытащил из ящика кошелек, который положил туда три секунды назад.
– Ух! – выдохнул он с облегчением. – А я уж думал, его стянул у меня какой-нибудь карманник на Алексе – и оставил меня на выходные без денег.
Гереон положил кошелек в карман и направился к двери.
– Так что до завтра.
Два дня они не видели своего молодого коллегу, и именно сегодня Йенике опять появился! Рату показалось, что новичок испытывал еще большую неловкость от этой неожиданной встречи, чем он сам. Это тоже было не совсем прилично – копаться в чужих письменных столах. Знал ли об этом Бруно? Вероятно, нет. Гереон решил ничего ему об этом не рассказывать. А пока Штефан будет пребывать в страхе от того, что он
Спускаясь по лестнице, Рат ощутил сильное чувство голода. Была только половина второго, и у него было еще достаточно времени, чтобы перекусить. Но не в столовой. Он направился не во внутренний двор, а к выходу на Дирксенштрассе. Арки городской железной дороги освещались тонкими солнечными лучами, а на Алексе свистел резкий ветер, и комиссар с трудом удержал на голове шляпу, когда завернул туда. Несмотря на воскресный день, на площади, окруженной строительными заборами, царила сутолока. Торговец журналами рекламировал бульварную прессу по цене 20 пфеннигов за штуку: «