Вавилон и Башня

– Чтобы дурнем не стал, пусть головой пока не трясет, – вспомнил он слова Юрия Ивановича, фельдшера.

– Куды еще… – заискивающе пробубнила бабушка.

На деревне поговаривали, что она хотела захомутать фельдшера. Еще бы! У него ж изба пятистенная, мотоцикл «Урал» с коляской. А у бабушки обычная покосившаяся хата, уже лет десять некрашеная. А кому красить? Дед в лагерях, отец все время пьет. Свою-то избу не может покрасить. Да мама его и не просит. Ему слово лучше поперек не говорить, побьет. Правда, если молчать, тем более побьет. Как будто заподозрит что-то. Это Вениамин с удивлением понял, когда однажды увидел, как отец побил маму за то, что та молчит.

– Какая же ты жена, если мужа не ругаешь?! – рявкнул он, а потом сильно, наотмашь ударил маму по щеке. – Дура, а не жена. Вот тебе и учеба! – и пнул в живот ногой.

Вениамин тогда, как обычно, прятался в дальнем углу, плакал, сжимая маленькие кулачки. И думал, что когда-нибудь тоже пнет отца. Он еще не знал такого слова, как «месть», а просто считал про себя, сколько ударов «задолжал» отцу.

Теперь все будет по-другому. Так он вдруг понял. Если папаша попадет в лагеря, то не скоро оттуда вернется. Как и дед. Может, даже никогда. Но может и вернуться, «погулять» с неделю, и опять туда… Дед тоже иногда возвращался, «погуливал» – и снова в тюрьму. Не сиделось старику дома, зато хорошо сиделось в лагерях.

«Сколь веревочке ни виться, все равно укоротят», – подучивал дедуля еще совсем маленького Вениамина, строго постукивая пальцем по краю стола. У деда были красные на выкате глаза и синие от многочисленных наколок руки. «Посиди с мое!» – обычно говорил дед сыну, отцу Вениамина, когда они о чем-то спорили. Вениамин тогда понял, что это самый железный аргумент. Отец помалкивал, нечего было возразить. Нет, он, конечно, пытался сказать что-то вроде: «Ладно-ладно, я в армии насмотрелся…» В ответ дед показывал какой-то странный жест, складывая руки в виде треугольника внизу живота и добавляя: «На манду насмотреться ты мог. А ума можно только там набраться. Да чего тебе говорить-то…» – обычно злобно заканчивал он.

Уже в самом раннем возрасте Вениамин понимал, что дед «дурной». Он как-то увидел деда в сенях, в те немногочисленные дни, когда старик задерживался дома. Тот покачивался, шел нетрезвой походкой, держась за стенку, а потом, остановившись перед крыльцом, рухнул, расставив руки в стороны. Вениамин тогда успел отскочить, испугавшись, что дед его придавит. Когда дед поднялся, на его перемазанном слюнями и кровью лице замерла широкая дурная улыбка: вперемежку грубые стальные и собственные гнилые черные зубы.

– Через блатных дурь⁷ узнал, – произнесла бабушка.

Вениамин не понял, что она имеет в виду. Потом увидел сгорбленного деда, лежащего в зелено-желтой лужице блевотины, и сообразил: «Вот она, дурь-то блатная!» Тогда он даже не представлял, насколько точна его догадка.

Когда дед «загулял» и опять попал в тюрьму, Вениамин очень обрадовался. «Веник тупой!» – констатировала бабушка, сильно ударив скалкой внука, когда тот признался, что рад дедову заточению. Он по-своему понимал слово «тюрьма», думая, что таким образом дед «пошел на заработки», как это часто делал отец, пропадая на неопределенный срок. Потом Андрей, которого все звали Дроном, со второго порядка, по-городскому – улицы, парень старше Вениамина на два года, рассказал ему, что такое тюрьма на самом деле.

Отец Дрона – давнишний алкоголик – не был способен даже на то, чтобы попасть в тюрьму. Но брат Дрона сидел. Случилось это с ним сразу после армии. Правда, не совсем так, как со всеми остальными в деревне. Он попал в «Кресты»⁸. Насколько смог объяснить Дрон, попасть в «Кресты» – очень почетно.

– Это что-то среднее между «поехать в город» и «попасть в завхозы», – говорил он, выпячивая нижнюю губу от гордости за старшего.

«Видно, и правда так», – решил Вениамин.

Как раз когда брат Дрона попал в «элитную» тюрьму, ненадолго вернулся дед. Вернулся… и страшно разозлился, что Юрка отбывает в «Крестах». Потом успокоился, процедив свое привычное: «Щенок, посидел бы с мое…»

После объяснений Дрона про тюрьму Вениамин твердо решил, что сидеть никогда и ни за что не будет. Тогда они с Дроном закапывали свой «клад», в дальней «землянке». Дрон на тюрьме не остановился и объяснил младшему товарищу про залупу, вытащив свои «причиндалы», раскрыв пиписку и проведя своей «краснюткой» у Вениамина под носом.

Вениамин ничего не почувствовал, чего обещал Дрон, кроме сильного запаха мочи. Видно, старший товарищ давно не мылся, «краснютка» пахла сильно и неприятно.

Этот запах, «краснютка» Дрона, объяснение про тюрьму, воспоминание про деда, который ворочал красными выпученными глазами, лежа в зеленой блевотине, превратились у Вениамина в один собирательный образ тюрьмы, нехороший образ.

И сейчас, лежа среди скатанных грязных портянок, в холодной лужице мочи, с горящим от боли и температуры телом, он во второй раз твердо решил, что никогда и ни за что не попадет в тюрьму. Хотя где-то в глубине души чувствовал, что она-то как раз и будет его преследовать.