Вавилон. Сокрытая история

Он довольно улыбнулся, глядя на наручники. В этой улыбке не было угрозы, только восторг от того, что древний язык можно приспособить для нужной цели.

– Пришлось немного поэкспериментировать, пока все не заработало как надо, но теперь мы уже отточили эффект. И это больно, Робин Свифт. Чертовски больно. Я испытал на себе, просто из любопытства. Видишь ли, боль не поверхностная, не похожа на рану от ножа или даже ожог. Она внутри тебя. Как будто твои запястья дробят, снова и снова, и нет границ этой боли, потому что физически с тобой ничего не происходит – все у тебя в голове. И это ужасно. Конечно, ты пытаешься бороться. Но ничего не можешь поделать с такой-то болью. Однако с каждым твоим рывком боль только усиливается, раз за разом. Хочешь испробовать?

«Я устал, – подумал Робин. – Я так устал. Лучше бы он пристрелил меня в голову».

– Ну, давай. – Стерлинг встал, а потом опустился перед Робином на колени. – Вот, попробуй.

Он защелкнул наручники. Робин закричал. Он ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось замолчать, чтобы не доставлять Стерлингу удовольствия, но боль была настолько подавляющей, что он не владел собой, не чувствовал тела, только боль, она оказалась ужаснее, чем описывал Стерлинг. Его запястья не просто крошились, в кости как будто вбивали толстые железные прутья, и каждый раз, когда он дергался, пытаясь освободиться, боль усиливалась.

«Возьми себя в руки, – произнес мысленный голос, очень напоминавший голос Гриффина. – Прекрати, возьми себя в руки, так боль будет слабее».

Но она все равно только усиливалась. Стерлинг не солгал, боль не имела границ. Как только он думал, что уже не выдержит, что еще мгновение, и он умрет, боль усиливалась. Робин и не подозревал, что человеческая плоть способна выдержать такую боль.

«Возьми себя в руки», – снова произнес Гриффин.

А потом раздался другой голос, ужасающе знакомый: «Есть в тебе одна хорошая черта. Когда тебя бьют, ты не хнычешь».

Выдержка. Подавление. Разве он не занимался этим всю жизнь? Пусть боль стекает, как капли дождя, не признавай ее, не реагируй, ведь единственный способ выжить – это притвориться, что ничего не происходит.

С его лба капал пот. Робин пытался побороть ослепляющую боль, вернуть чувствительность рукам и держать их неподвижно. Эта задача оказалась труднее, чем все, что он когда-либо делал, как будто он сам подставил запястья под молоток.

Но боль притихла. Тяжело дыша, Робин повалился вперед.

– Впечатляюще, – сказал Стерлинг. – Посмотрим, как долго ты сможешь продержаться. У меня для тебя есть еще кое-что. – Он вытащил из кармана еще одну пластину и поднял ее к лицу Робина. Слева было написано: φρήν. – Полагаю, ты владеешь древнегреческим? Гриффин был в нем очень слаб, но, как я слышал, ты способнее. В таком случае ты знаешь, что означает «френ» – «средоточие разума и эмоций». Только греки считали, что оно находится не в голове. Гомер, например, писал, что френ находится в груди. – Он сунул пластину в карман Робина на груди. – А теперь можешь вообразить эффект этой пластины.

Он занес кулак и врезал Робину в солнечное сплетение.

Физические страдания были не так уж страшны – боль скорее резкая, чем острая. Но как только костяшки пальцев Стерлинга коснулись груди Робина, его сознание взорвалось: чувства и воспоминания хлынули на первый план – все, что он скрывал, чего боялся, все истины, которые не смел признать. Он бормотал какую-то чушь, не понимая, что говорит; слова на китайском и английском сыпались из него без разбора. «Рами, – сказал он, а может, подумал, Робин точно не знал, – Рами, Рами, я виноват, отец, отец, отец, мама… три человека, которые умерли у меня на глазах, а я и пальцем не пошевелил, чтобы помочь…»

Он смутно осознал, что Стерлинг пытается направить его бормотание в определенное русло.

– «Гермес», – повторял Стерлинг. – Расскажи о «Гермесе».

– Убей меня, – выдохнул Робин. Он и правда этого хотел, больше всего на свете. Он жаждал все это прекратить. Только смерть могла заглушить этот хор. – Боже милосердный, убей меня…

– О нет, Робин Свифт. Так просто ты не отделаешься. Мы не хотим твоей смерти, это противоречит нашим целям. – Стерлинг вытащил из кармана часы, посмотрел на них, а потом повернулся ухом к двери, словно к чему-то прислушиваясь. Через несколько секунд Робин услышал крик Виктуар. – Однако не могу сказать то же самое о ней.

Робин подтянул ноги и боднул Стерлинга головой в живот. Стерлинг шагнул в сторону. Робин рухнул на пол, больно ударившись щекой о камень. Наручники вонзились в запястья, и руки снова взорвались болью, которая не прекращалась до тех пор, пока он не свернулся калачиком, задыхаясь и всеми силами стараясь не шевелиться.

– Вот как мы поступим. – Стерлинг покачал часы на цепочке перед глазами Робина. – Расскажи мне все, что знаешь про общество Гермеса, и это прекратится. Я сниму наручники и освобожу твою подружку. Все будет хорошо.

Робин со злостью посмотрел на него, тяжело дыша.

– Расскажи мне, и все закончится, – повторил Стерлинг.