Вавилон

– Выходит, взамен подземелья – дворцовые покои. – Устига склонил голову. – Благодарю тебя, Нанаи, ты очень добра. Но я отказываюсь от твоего благодеяния. Я давно приготовился к смерти. О, как тяжко жить в ее ожидании. Завтра… так сказал певец. – Он перевел дух. – В правой поле, в уголке этого рубища зашит смертельный яд. Я волен прибегнуть к нему, когда угодно. Я давно бы уже принял его, если бы не стоял передо мною твой образ, если бы не тревога за твою судьбу. Мне так хотелось увидеть тебя, увидеть еще раз. Я надеялся, что Кир сокрушит вавилонские стены и мы вместе уедем в Персию. Но Бабилу стойко обороняется. И ты, конечно, веришь, что победит Вавилон. Ты предпочла Набусардара и надеешься на его победу. – Вялая усмешка тронула его губы. – Но задумывалась ли ты над тем, кто он, этот победитель? Когда-то Набусардара превозносили все вавилонские женщины, ныне они молчат, потому что у великого воителя странные вкусы. Он предпочитает женщинам лошадей и собак.

– Князь!

– Ты ослеплена, Нанаи! Неужто ты не замечала, что сперва он кормит лошадей и собак, а потом уже ест сам? Кто не знает, что пятьдесят наложниц своего гарема он отдал толстобрюхому купцу в обмен на жеребца, который почитался лучшим скакуном во всей Фригии!

– Князь! – вскрикнула Нанаи, схватив его за руку. – Ты говоришь, не помня себя. Твоя рука будто в огне. Ты болен, ты очень болен. Князь…

Сгорбившись, как-то весь сжавшись, Устига прошептал:

– Нанаи, я хочу тебе еще сказать, что это был не царский певчий, не гонец Набусардара, а вестник смерти.

Устига уронил голову между колен, повалившись на бок, затих на своем ложе.

– Князь! – Объятая ужасом, Нанаи впилась руками в его плечи, силясь распрямить скорченную фигуру Устиги.

Нанаи без труда перевернула его на спину, но иссохшее, костлявое тело Устиги не обнаружило признаков жизни.

Нанаи в страхе поднялась. Первым побуждением ее было бежать, но мысль о том, что, возможно, певец, вестник смерти, ожидает за дверью, приковала ее к месту. Нанаи заслонила лицо руками. Он привел ее сюда, чтобы она стала свидетельницей смерти Устиги и узнала, за что суждено погибнуть Набусардару. Стремительной птицей мелькнула эта мысль в ее мозгу.

Одно было для нее несомненно: жестокосердные, кровожадные боги призывают к себе Набусардара в отместку за смерть Устиги.

Но пусть они знают, что любовь сильнее смерти, что любовь возлагает себя на жертвенный алтарь, что любовь собственную кровь цедит в раны истекающих кровью, что любовь сама воспламеняет себя, когда нужны свет и тепло, что любовь – это путь к красоте и правде, что любовь не знает устали в стремлении к самой далекой цели, что любовь – это крепость, на башню которой самые прославленные воители с благоговением возлагают? свои мечи; что любовь сильна, сильнее смерти…

Нанаи повернулась от двери, к которой она было отошла, и вновь осторожно подкралась к ложу Устиги, шепча:

– В этот миг ты стоишь на крепостной стене, любимый мой, великий и непобедимый Набусардар, тревожась за будущее Вавилонии. Знаю, тебя не страшат ни смерть, ни царство теней, я тоже их не боюсь, но из нас двоих ты нужнее, и поэтому ты должен жить. Своей смертью я умиротворю жестокосердных богов, разгневанных гибелью Устиги.

Под ее ногами зашуршала гнилая солома: Нанаи тихонько опустилась на колени.

– Ты говорил, Устига, что в правой поле твоей одежды… – И она трясущимися пальцами нащупала маленький мешочек с ядом. – Я не противлюсь милости твоего бога Ормузда. – Нанаи надорвала подкладку. – В свой час он должен был избавить тебя от позора и унижения… – Нанаи извлекла мешочек и развязала тонкие тесемки. – Ныне… – Она высыпала порошок на ладонь. – Клянусь тебе, господин мой, возлюбленный мой, в щит которого сейчас вонзаются персидские стрелы, клянусь Энлилем, который создал меня, и богиней Иштар, которая меня благословила, что я ухожу из царства радости в царство теней, чтоб ценою своей жизни спасти тебя.

Она смотрела перед собой в темноту, и счастливая улыбка озаряла ее лицо.

Тени подземелья простирались вокруг, недвижны, словно столпы загробного царства.

Нанаи перевела взгляд на ладонь, но, к ужасу своему, обнаружила, что нечаянно просыпала большую часть смертоносного порошка в лужицу, куда стекала сырость из-под ложа мертвеца. Может, для слабой женщины хватит и того немногого, что осталось?

Она запрокинула голову.

– Помни, великий мой, возлюбленный мой, прекрасный мой, смерть не разлучит нас, ибо любовь сильнее смерти… – и поднесла ладонь к губам.

Мысленно она прощалась со всем, что было дорого ей в этом мире. Взору ее разом предстали истерзанная войной Вавилония и языки пламени, в котором нашел свою погибель отец.