Вавилон

– Так… – едва вымолвил Валтасар, чувствуя, как деревенеет у него язык и немеют конечности.

Боль и отчаяние туманом заслонили от него свет. Смятение мыслей гасило блеск в глазах, и они потухали, украдкой скользя по лицам гостей.

Царь надеялся, что кто-нибудь из князей рассеет его опасения, поспешит утешить своего царя, убежденно воскликнув: это не божье знамение, а черная магия. Обратил же Моисей палку в змею, а камень – в воду! Быть может, и таинственная надпись на стене ападаны – дело рук какого-нибудь иерусалимского колдуна?

Но никто не пожелал снять тягостное бремя с его сердца.

Неужели они и в самом деле так сильно напуганы и верят, что некто, более могущественный, предрешил его судьбу и близится конец его царствования?

Рот Валтасара вдруг приоткрылся, и лицо царя исказилось гримасой смеха, судорожного, неестественного смеха. Так выразил он свое презрение к тем, у кого не нашлось для него слов ободрения, кто отвернулся от царя в страшный час.

Валтасар наклонился и сам поднял с пола золотую чашу о двух ручках; он поставил ее на стол и велел снова наполнить вином.

Когда чаша скатилась на пол, в нее попала кровавая роза. Валтасар приказал залить розу вином, белым и густым сирийским вином. Багрянец лепестков просвечивал сквозь золотистый нектар, багрянец лепестков ласкал губы, тянущие вино.

Выпив, царь снова приказал налить и опорожнил чашу.

Пил он, заодно с ним пили халдейские вельможи. Он пил и пил, не делая передышки, пока голова его не запрокинулась на спинку золоченого кресла. Мутными глазами отыскал он лицо иерусалимского пророка, тот стоял поодаль и ждал, когда царь отпустит его. Валтасар в изнеможении мотнул головой и, собрав остаток сил, закричал:

– В пурпур облачите его! Золотую цепь ему на грудь, и возгласите по всей стране – отныне он третий муж в державе нашей. Щедро награждает Валтасар тех, кто верно служит ему.

Первый советник приблизился к захмелевшему владыке и напомнил, что третьим мужем в государстве уже объявлен великий верховный военачальник Набусардар, так что негоже царю отрекаться от своих слов. Но Валтасар упорно твердил свое:

– В пурпур облачите, золотую цепь на грудь, и возгласите по всей стране, что отныне он третий муж в державе нашей!

Даниил осмелился приблизиться к возвышению, на котором стояло кресло царя, и скромно отказался:

– Я ничего не прошу, государь, – ни пурпурной мантии, ни золотой цепи, ни почести, ни славы.

– Ты пренебрегаешь царскими дарами? – удивленно проговорил Валтасар.

– Нет, государь, – кротко ответствовал измученный долгим заточением старец, – но дорогие платья, злато и слава, равно как и бренная плоть, траве подобны, а почести – цветку полевому. Трава высохнет, облетят лепестки, когда дыхание смерти коснется цветка. Все суета сует и томленье духа…

Валтасар смутно различал фигуру пророка и не внимал его речам, бессмысленно повторяя заплетающимся языком только то, что случайно уловил его слух:

– Лепестки облетят… трава высохнет…

– Да. Лепестки облетят, трава высохнет, когда коснется ее дыхание смерти, – подтвердил Даниил.

Неожиданно царь услыхал его голос и вновь закричал:

– В пурпурную мантию его, золотую цепь повесить на грудь…а мне вина – и всем вельможам моим подать вина!..

Гости уже лежали вповалку, но слуги послушно наполнили звонкие чаши искрящимся вином.

* * *

В день праздника Сбора плодов – праздника победы над Киром измученные долгой войной жители Вавилона с восхода солнца ждали сигнала горнов, чтобы начать пиршество в домах, садах и на улицах.

С первым глотком вина в дворцовой зале о тысяче колонн Валтасар повелел и народу веселиться и пировать, и с первыми фанфарами в городе Мардука поднялось всеобщее ликование.

Бочки с вином, пивом, ячменной и финиковой водкой выкатывали люди на улицы, разводили костры, жарили на вертелах целые туши. В громадных котлах булькала чечевица, запах пряностей щекотал обоняние. На деревянных досках благоухали нарезанный лук и чесночные дольки. В глиняных мисках замешивалась мирса, излюбленное лакомство детей, приготовленное из меда и сала. Прямо под ногами у прохожих стояли доверху наполненные фруктами корзины.

Танцующие хороводы девушек мелькали повсюду. Их шеи украшали тонкие ожерелья, над щиколотками позванивали витые браслеты с бубенцами. Согнутыми пальцами и ладонями девушки били в белые тамбурины.

По пятам за ними таскались толпы зевак и жаждущие любви воины.

Особенно многолюдно было там, где вершили расправу над чужеземцами. Валтасар отдал в руки народа оставшихся в живых пленников: персов, ассирийцев, лидийцев. Египтян карали в отместку за то, что коварный фараон переметнулся на сторону Кира, лидийцев – за то, что ненавистный царь Крез дал согласие быть советчиком перса и сопровождал его в походе на Вавилон; арабов – за то, что злополучные арабские провинции изменили Вавилонии и стакнулись с Киром; иудеев – за то, что они дерзнули уверовать в победу Кира.

Ослепленные гордыней и самодовольством халдеи, как никогда, ненасытно жаждали чужой крови и снова кропили ею камни Города Городов.