Вавилонская башня

Колхозники встретили героев, как говорится, по высшему разряду: разместили в отдельном доме, истопили баньку, и прямо на улице смастерили длинный стол, где должны были поместиться все жители деревни. Продукты для этого мероприятия собирались в складчину — кто что мог (а могли деревенские немало). Тут было и мясо, и рыба, и овощи прямо с грядки, фрукты, которые было некуда ставить и поэтому расположили их на табуретках ряжом со столом. Хлеб был свой — деревенский и запах от него уходил далеко за деревню, расстилаясь по земле будто туман. А уж про салаты да винегреты и говорить нечего: их было столько сортов, что и вспомнить трудно. Финальным аккордом любого деревенского стола была запотевшая бутыль, ёмкостью в два с половиной литра, с мутно-белым содержимым, или как её называли здесь — четверть.

— Сами гоните? — спросил Кузьма, указывая на бутыль.

— Неужто вас магазинным травить будем? — тут же был дан ответ.

Старшим над деревенскими был дед Архип. Он, опираясь на кривую палку, которая изгибалась также, как и его здоровая нога, умудрялся всё проверить и везде сунуть нос. Больная нога напротив, была прямая, как стрела. Она волочилась за хозяином и прочерчивала борозду на земле, по которой можно было безошибочно проследить весь путь Архипа за последние полчаса. Архип подошёл к гостям и деловито сказал:

— Сначала баня. Вы люди городские, поэтому мы для вас по-городскому истопили.

— А в чём разница? — поинтересовался Игорь.

— В деревне мужики вместе с бабами моются, — стал объяснять Архип, — это, во-первых, а во-вторых, мы для вас шибко не топили.

Если уши от горячего пара сворачиваются в трубочку, если не только сидеть, но и стоять невозможно, потому, что танцуешь, будто на раскалённой сковородке, если боишься вздохнуть, потому как непременно сваришь себе лёгкие и если всё это называется "не шибко", то что же такое тогда баня по-деревенски? Правда в тот самый момент, когда от этого кошмара душа начинает расставаться с телом, деревенский мужик, поставленный над ребятами старшим, открывал дверь и выталкивал всех из бани в чём мать родила.

— На речку! Бегом! — кричал мужик.

— Как, голым? — не понимал команды Андрей.

Но его никто не слушал. Лавина красных тел вылетала из бани, пробегала несколько метров и ныряла в воду.

Только теперь, в холодной воде начинаешь понимать, что такое истинное блаженство, только здесь в речке понимаешь, как был неправ, ругая русскую баню самыми последними словами. Но деревенский мужик, будто издеваясь, начинает выгонять из речки на самом апогее блаженства.

— В баню, бегом! — командовал он. — Быстрее, а то замёрзнете!

И снова горячий пар, и снова речка, снова кошмар и снова блаженство. Сделав несколько таких заходов, начинаешь понимать, что чем жарче нагреешь своё тело в бане, тем большее блаженство получишь на речке. И вот уже юношеская рука, которая совсем недавно дрожала от страха и ужаса, берётся за ковшик, зачерпывает воду и плещет на раскалённые камни.

— Ууух, хорошо! — кричит Саша.

— А-а-а-а-а! — слышится голос Николая.

— Андрюха, ещё поддай! — просит Игорь.

— А теперь веничком! — перебивает всех бас мужика.

Дивный аромат наполняет парилку, веник выбивает всю усталость и хворь. Тело погружается в непередаваемую и прекрасную истому.

Конечно никто из людей не возвращался с того света. Никто не может точно знать, что такое рай и что такое ад. Но те, кто парился в настоящей русской бане, что такое рай, знают наверняка.

Пройдя обязательную процедуру омовения, гости наконец-то сели за стол. Первый тост, конечно, был за победу. Не успели родители и глазом моргнуть, как их чада опрокинули стаканчики с самогонкой. Заметив, замешательство гостей, Архип сказал, как бы оправдываясь:

— По нашим меркам они уже взрослые — мужики.

Однако мерки у всех разные. Архип сделал кому-то знак, чтобы ребятам больше не наливали.

— Понял, староста! — прозвучало откуда-то из середины стола.

— Дед, а почему тебя старостой зовут? — спросил Николай.

— А он во время войны у нас старостой был, — ответила вместо Архипа его жена.

— Как же тебя после войны в живых оставили? — удивился Василий.

— Я не только старостой был. Я на службе состоял у командира партизанского отряда! — с гордостью сказал Архип.

— У кого, у кого? — переспросил Кузьма.

— У полковника Вронского Андрея Петровича, — ответил старик.

— А ты хоть раз его видел? — спросил Николай.

— Вот чего не довелось, так не довелось. Врать не буду. Мы с ним через связных связь держали.

— А связных то помнишь? — усмехнулся Кузьма.

— Этих всех помню.

— Ну, — напирал на старика Кузьма.

Старик внимательно посмотрел на собеседника, достал из кармана грязную тряпицу, развернул её и извлёк из неё нечто похожее на очки. Линзы отдельно, а оправа отдельно. Приспособив всё это каким-то образом на носу, дед ещё раз посмотрел на Кузьму.

— Свят, свят, свят! — вдруг закричал он. — Узнал, люди добрые, ей богу, узнал!

Дед обнял Кузьму и расцеловал его, будто это был его родной сын.

— Грех, ох, какой грех не выпить за это! — кричал дед.