Важенка. Портрет самозванки

Сквозь землю провалиться. Оля чуть насмешливо смотрела куда-то в стол, подкачивала головой в такт кассетнику. Важенка молча дернула плечом: ничего не знаю! Казалось, Кемаль задыхается. Его тонкие ноздри трепетали. Он звонко обрушил ладони на длинные джинсовые колени, выдохнул. Вскочил и забегал по комнате, все время пятерней в темных колечках волос загребая назад свою шевелюру. Обычно он едва касался набриолиненной укладки.

Остановился.

— Я знал многих женщин! Я имел бербер, полячка, евреек, француженок! Один год я жил с американкой. Но русские… русские женщины — самые продажные женщины. За сигареты… — Ударил кулаком себе в ладонь, перстень на солнце отбросил зайчиков по стенам. Зашипел угольком: — Дещ-щ-щевки!

Важенка подумала: а вот сколько ему лет, что он успел так по миру прокатиться, хотя, наверное, всех этих женщин можно встретить и в одной стране. Откатила столик от коленей, врезавшись им в ногу Кемаля, извинилась, хохотнула.

Вышла из комнаты.

* * *

— Тили-тили-тесто, — напевала Важенка, сунув ключ в замочную скважину.

Это потому, что на пороге общаги наткнулась на свадьбу. Старшекурсники какие-то: он ленинградец, а она здешняя, с четвертого этажа. Хорошенькая такая, без фаты, изящная укладка утыкана крохотными цветами. Весь стройный верх в облаке рюшей цвета чайной розы, а книзу узко, длинно. Странно, что в мае, зачем в мае — маяться всю жизнь. Скинула туфли, шагнула за шкаф. Охнула. Комната искрилась чистотой, даже пол еще влажный. Важенка не ночевала дома, и вот такие чудеса! В распахнутых окнах качалась сирень, опять не закрыли. С недоверчивой улыбкой шагнула к записке на чистом столе. Сверху на листе значилось: “Всем, кроме Важенки!” Она еще раз охнула, уже от возмущения. Немедленно влезла внутрь.

Ну так вот. В письме Дерконос прощалась с жизнью. Важенка летела глазами через строчку. А маме скажите, что я его просто любила. Так, это понятно. Важенка уже прикидывала, где сейчас искать безмозглую Дерконосину. Надо бы наряд-отряд, и где Безрукова с Леной? Да где угодно — воскресенье! Ясно, что полы предсмертно вымыты Дерконос, и если они еще влажные, то ушла она недалеко. Немного успокоилась от “а на могиле моей поставьте памятник из розового гранита и смейтесь, смейтесь на моих похоронах — помните, ведь я в жизни была веселая”. Важенка довольно захрюкала — найдем голубушку живехонькую!

— …Посмотреть, не едет ли Дыкин. Дыкин не ехал, и я спрыгнула, — бормотала она, перескакивая через ступеньку на пятый мужской. — Молодцы девчонки, нескучные такие.

Староста отыскался в гулкой столовой студгородка. Никого. Только за соседним столиком второкурсник с их факультета аккуратно макал булочку в сметану да староста неспешно ел пустой мутный суп, из которого выпирала кость с солидным пластом желтого жира. Плюхнулась рядом с ним, затараторила. Они закончили почти одновременно, Важенка с рассказом о горемыке Дерконос, староста с супом. Молча смотрел на кость.

— Сало будешь? — серьезно спросил он.

Важенка прыснула.

— Ты издеваешься? — она протянула ему записку.

Староста жевал губами, пока читал, потом басил:

“Да все будет нормально! Ты сомневаешься, что ли?” Второкурсник дисциплинированно отнес свой поднос к окну для грязной посуды. Затем направился к стойке. Что-то тихо втолковывал тетке на раздаче в накрахмаленном марлевом колпаке. Когда уходил, она даже перегнулась через стол, чтобы как следует его запомнить.

— Та-а-ань, — крикнула кому-то, не отрывая взгляда от его спины.

Вышла грузная Таня с лиловатыми отвислыми щеками, и тетка в колпаке, горя глазами, пересказала ей происшествие. Важенка и староста замолчали. Оказалось, что в стаканы вместо молока разлили сметану — твоя работа, Тань! вообще, что ли, мышей не ловишь? Мальчишка предупредил об этом и доплатил за свой стакан, так как сметана, понятное дело, дороже! Важенка округлила глаза, они со старостой развеселились.

— Бывают же дети! — громыхала посудой тетка в колпаке, поглядывая на них.

— Этот чувак, короче, толстовец. Мужики говорили, он мяса не ест, не пьет, не курит, — никак не мог успокоиться староста по пути к корпусу.

Важенка только качала головой — столько дебилов вокруг!

— И чего мы? Будем сидеть и ждать? — уже в общаге набросилась на старосту и Тостю.

Ни Толя, ни Костя друг на друга не смотрели, ворчали, как разбуженные псы, в разные стороны, никаких версий случившегося не предлагали. Вскоре мальчики в разной степени тревожности отправились на поиски бедолаги. Так как в записке упоминался трамвай — “легче под него, чем так мучиться”, — решили в первую очередь искать на конечных остановках маршрутов, проходящих по Лесному, там, где у них кольцо. Важенка осталась в общаге сторожить возвращение “самоубийцы”, так как ни на минуту не сомневалась, что часа через три-четыре мятущуюся Дерконос прибьет к дому. Связь решили держать через одногруппницу-ленинградку, названивать ей из автоматов на домашний: нашлась, не нашлась.

— Не, а мне-то почему нельзя читать было? Типа, она меня так ненавидит? — приставала она к возвратившимся Саше и Лене.