Важнейшее дело

Мрачное помещение под трибунами, разгорожено на отдельные большие клетки, освещение тусклое. Приговоренные к жертвоприношению сидят в разных камерах — мужчины отдельно, отдельно женщины и отдельно дети. Сара и Келли поначалу переглядываются, но сказать Саре нечего, и потом они сидят молча. Рядом с Сарой сидит белая женщина средних лет, что-то бормочет. Лицо у нее спокойное. Сара некоторое время смотрит на соседку.

Сара: «Вы что-то постоянно бормочете…»

Соседка: «Молюсь … так легче…»

Сара: «А кому?»

Соседка: «Христу конечно… И ты помолись, станет легче…»

Сара: «Я и не знаю, как это делать… Слушала только раввина иногда, но было это давно….»

Соседка: «А… Тогда повспоминай что-нибудь…»

Сара сидит некоторое время молча, вспоминает. Потом она начинает говорить сама с собой шепотом, но внятно.

Сара: «Власть мира всегда была одна и та же… И требовала всегда одного и того же… Были и у нас жертвоприношения, и даже страшные, детские… Но потом-то этого не было… Берегли, чтобы не выделялись?.. Для чего?!»

Сара сидит какое-то время молча, сосредоточенно вспоминает.

Сара: «Ах да… Парень перед синагогой рассказывал, хвастался… Революция в России… И главный теоретик наш, и основные исполнители наши… И должна была быть всемирная власть, такая теория была… Какое счастье… Столько людей погибло!… Неужели этого мало?! Должна была быть всемирная душегубка?!»

Соседка: «Ну, Ленин был русским… главарь…»

Сара: «Отнюдь… Мать у него была еврейка, а раз так – то еврей первого класса, просто записался русским…»

Соседка: «Может, вера что-то дает, у русских тоже христианство…»

Сара: «Не было у него никакой веры, священников сжигали живых…»

Соседка: «Тогда да, конечно… Там еще какой-то грузин важный был, видела фотографию…»

Сара: «Был. Это мы, фанатики, поставили его у власти, сам бы он этого не смог… А потом да, он продолжил дело… Необходимости быть умным уже не было… Те, кто могли что-то изменить, были уже мертвы…»

Соседка: «Хоть у нас этого не было…»

Сара: «Если и было то немного…»

Соседка: «Разобралась? Подремли… до утра еще далеко…»

Сара: «Не разбиралась… Так сложилось…»

Сара сидит еще некоторое время.

Сара: «Джейсон, если ты слышишь… Прости меня… Ты был прав, это мы, еврейки, делаем евреев, а потом им на все наплевать… только я, я, я превыше всего, дай теорию и все — хана… Береги Майки…»

Сара продолжает бормотать.

Сара: «Власти мира… Может, есть кто-нибудь еще?! Какие-то светлые силы… Помогите нам… Нас так задурили…»

Сара впадает в забытье. Во сне она вздрагивает. Под утро ей мерещится огромная человекоподобная фигура в костюме из кусков человеческой кожи, из порванных рукавов торчат длинные руки, уже не человеческие.

Раннее утро. Охранники тюрьмы – все рослые индейцы заходят в камеры и дают попить заключенным. Потом им связывают всем руки электрическими хомутами. Некоторых отводят в туалет и приводят обратно. Все происходит молча. Индеец высокого роста заходит в камеру к Келли и начинает по одному вытаскивать детей в коридор. Там их строят парами и ведут по коридору на выход к пирамиде. После детей выводят женщин. Сара идет рядом с соседкой, состояние полного отрешения. Соседка спокойна, смотрит на Сару.

Соседка: «Мы не первые, сначала дети, до нас очередь, может, и не дойдет сегодня. Палач один… Никому больше не доверяют ….»

Сара: «У меня еще дочь здесь, вместе приехали, насмотрелись снов…»

Соседка: «Дочь? Это плохо… Дети им особенно нужны… А нас здесь просто ловят, как зверей, уже… Выхода из города нет…»

Сара: «Гетто?»

Соседка: «Почти… Все уже знают свою судьбу, в принципе…»

Сара: «И давно так?»

Соседка: «Давно… Только сначала были отдельные случаи, то тут, то там… А сейчас как конвейер…»

Сара: «Но власти-то в штате остались? Совсем закона нет?»