Важное время

— Это тот, что про Старого Хозяина рассказывал? Как он их обсыкивал?

— Ага, им сверху на головы!

Раздался дружный хохот.

— Да это же тот дурень, что, как напьется, — орет: «Мальчишка всех нас спас!»…

— Никакой он не дурень! Мы дурни. Я вот подумал — какой же это мальчишка может вместе с Упрямым Хродвигом ездить?

— Кто? Кто?

— Да иди ж ты!

— Быть не может!

— Да точно говорю! Только данова кровь Хозяина гор превозмочь могла. Видано ли — чтоб Джогу-Вара простого мальчишку слушал?

— Да это ж наш Ултер!

— Левый? Левый?

— То-то я смотрю — младшенького-то дана Рокона, храни его Матерь от невзгод, на Летней вилле не видать.

Танас потихоньку отошел в сторону. Мужики ведь, а как распустят языки — хуже самой последней деревенской сплетницы становятся… Танас прошел дальше. Здесь дорога сужалась перед въездом в Архогу. С одной стороны высились груды уложенных просушенных бревен, а с другой размещался просторный загон, забитый блеющими овцами. Гимтар покрутил головой, почесал макушку. Дернул за бороду и подозвал охрану:

— Ну-ка, ребятки, идите сюда…

Как выяснилось позже, Гимтар смог украсть у пограничной стражи больше, чем три дня. Если сотни дисциплинированных воинов-порубежников кое-как продрались через муравейник осенней ярмарки, то обоз с провизией и длиннющий караван рабов безнадежно увязли в нем и застряли. Телеги сцепились намертво, перегородив дорогу. К несчастью, вдруг раскатились плохо уложенные бревна, раздавившие пару повозок обоза. Добавили переполоха и разбежавшиеся напуганные глупые овцы… Вслед за овцами чуть не сбежали рабы, которых гнали в шахты и в Колодец. Пограничная стража, охраняющая невольничий караван, не имела той сноровки, что была у дорожников, и не умела держать рабов в кулаке. Как поговаривали, некоторые рабы все-таки сбежали.

В тот вечер на Вилле танас выставил перепачканной еловой смолой охране пару бочонков крепкого пива. Домочадцы шептались и недоумевали — с чего бы это расщедрился суровый Гимтар? Стареет, что ли? Или по мальчишкам скучает по-прежнему?

Клоп

Клоп с размаху приложился деревянной лопатой по крупу упрямой лошади. Та всхрапнула, покосилась бешено, переступила ногами… Но Клоп уже знал ее подлый норов и треснул еще раз. Та мигом успокоилась и сдвинулась в сторону.

«Это я раньше вас, сволочей, побаивался, — подумал Клоп, сгребая ненавистные конские яблоки в кучу. — А теперь нет. Главное — лопату держи крепче и спиной не поворачивайся. Когда сзади стоишь».

Лошадь у коновязи фыркнула недовольно, и Клоп откинул собранную кучу навоза в проход. Пройдя мимо кобылы, Клоп потрепал ее по гриве и пошел к следующей. Та уже выучила, чего он хочет, и посторонилась. Клоп вновь заскреб лопатой.

«У меня злата-серебра полмешка припрятано, а я тут дерьмо за лошадьми выгребаю, — в сотый раз подумал Клоп. — Сначала гребу, а затем ем».

Сколько бы он ни ворчал про себя, но ясно понимал — лошади его спасли. Лошади и два дурня при табуне, с которыми он делит драную палатку. Мотр-лошадник и Маурх-дубина. Беглец благополучно преодолел путь от моста у деревни молчальников до развилки: дорога была простой, не заблудишься. Золото в мешке становилось все тяжелей, а провизия — все легче. Потом еда и вовсе кончилась, а Клоп несколько дней торчал рядом с огромным походным лагерем. Беглец валялся среди камней, высматривал сам не зная чего и ломал голову. Нужно было как-то миновать горских воинов и обслугу, имперских строителей и выйти на Долинный тракт. Если бы Клопу это удалось, то он прокрался бы по дороге ночами, обходя стороной попадающиеся навстречу села. А потом вышел бы из долины, дошел до первого города и зажил как господин. Вот только не вышло: лагерь, приткнувшийся у моста через неширокую, но свирепую речку, обойти не получалось.

Он уже совсем отчаялся, когда приметил парочку недотеп, изо дня в день выгоняющих пастись табун. Свежая трава вокруг лагеря давно кончилась, а отгонять лошадей далеко от стоянки пастухи боялись. Вот и паслись худющие животины на одном и том же исхоженном чахлом лужке. Плешивый Мотр ходил меж лошадей, оглаживая худые бока, едва не плача в бороду. Маурх-дубина глядел на приятеля и тяжко вздыхал.

Клоп смотрел на них из-за камней день, другой. Брюхо липло к хребту, в глазах мутилось — и беглец решился. Вытащил три серебрухи и зажал в кулаке. Спрятал котомку с добром под приметным валуном, надежно присыпал каменным крошевом, утоптал. Выкатился по склону горе-пастухам навстречу и пал в ноги. Замычал тоскливо, тыча пальцем в рот, другой рукой протягивая монеты. Плешивый как увидел серебро — аж затрясся весь. Смахнул монеты с ладони, за шкирку поднял и потащил к лошади.

С коровами-то, было дело, Клоп много знался: и дерьмо прибирал, и доил, и кормил. Вот и не почуял сперва подвоха. Потянулся потрепать животину по гриве — а та как куснет за плечо! Еле-еле успел выдраться! Лошадник заржал, паскудник, и хлопнул Клопа по спине.

— Работать будешь? За лошадками смотреть? — весело спросил плешивый, любуясь монетами на ладони.