Важный разговор [Повести, рассказы]

Ванята нашел гвоздь, вбил его посреди стены и повесил рамку за тонкое проволочное ушко. У него есть отец. Пускай об этом знают все!

Глава восемнадцатая В СТЕПИ

Ни к чему хорошему это не привело. Мать сразу увидела рамку на стене. Прикусила краешек губы, подвигала ресницами и спросила:

— Тебе сколько раз говорить?

У них вышла ссора. Ванята наплел матери всякой всячины. Сказал, что она не любит его и вообще только хитрит.

Мать не выдержала и дала сыну по щеке. Это было первый раз в жизни. Может, оттого и так больно.

Мать испугалась. Опустила руки, не знала, как загладить вину.

— Уйду! — сказал Ванята. — Раз ты так, навсегда уйду!

Это тоже случилось в первый раз. Губы матери грустно и обиженно дрогнули.

Потом уже Ванята понял, что перегнул палку. Но отступать было поздно.

Он вышел за околицу села, поднял голову. До самого горизонта стелились хлеба. По закраинам поля бежали ромашки, удивленно выглядывали из хлебной гущи васильки. Казалось, все это уже было в его жизни, и теперь вернулось вновь. Будто читал он хорошую, бесконечную книжку…

А ноги несли Ваняту все вперед и вперед. Солнце опускалось над степью. До сизой кромки земли ему оставалось всего шаг или два. От хлебов падала на дорогу смутная тень. Все притихло. Спрятали до утра свои скрипки кузнечики, мотыльки сложили парусные крылья и приникли к былинкам трав. Устало закрыли зубчатые чашечки колокольчики. Ни звука, ни шороха. Вытянув шеи, пронеслись вдоль нивы на бреющем три утки; где-то за бугром коротко и озабоченно мемекнула овца — и все…

Откуда-то с узкой межевой дороги вывернула и загремела вдогонку Ваняте телега.

— Но-но! Та н-но ж, я тоби кажу! — услышал Ванята.

Это была тетка Василиса. Она заметила путника, завертела над головой коротеньким кнутом.

— От же молодец, ну, молодец! — запричитала она. — В бригаду, значит, йдешь? Ну сидай, Ваняточка, к хлопчикам моим пойдем!

Тетка Василиса отодвинула в сторону мешок с картошкой, перевязанную марлей кастрюлю, расчистила место.

Ваняте ничего не оставалось, лишь подтвердить то, что предположила тетка Василиса: он идет в тракторную бригаду, у него все в порядке, волноваться нечего.

Вскоре показался вагончик трактористов. Он стоял среди поля, на высоких железных колесах. В квадратном окошке висела белая бумажная занавеска. Кто-то вырезал на ней ножницами ромбики и острые елочки.

Рядом прижалась к земле избушка на курьих ножках. Там коротала ночи тетка Василиса. Возле вагончика были двое — отец Пыховых и Сотник. Склонив голову, тракторист обтачивал напильником на верстаке какую-то деталь. Сотник сидел на корточках перед низеньким четырехугольным баком, мыл в керосине подшипники, закопченные свечи и другую мелочь.

Приезду Ваняты не удивились. Пыхов помог тетке Василисе разгрузить телегу, спросил, что нового в селе, и только потом обратил внимание на тетки Василисиного пассажира.

— Погуляй, раз такое дело, — сказал он. — Тезке подмогни. Эй, Вань, — окликнул он Сотника, — слышь, что ли?

— Очень надо! — сказал Сотник. — Обойдемся…

Тракторист покачал головой, подтолкнул в спину Ваняту.

— Иди-иди, не робей!

И вот они сидят на корточках друг перед другом, почти стукаясь лбами. Лицо Сотника невозмутимо, уголки губ стянуты узелком.

Ванята вымыл поршневой палец с поперечной бороздкой посредине, положил сбоку на фанерку. Сотник, не меняя позы, взял деталь, придирчиво оглядел ее со всех сторон, ковырнул что-то ногтем, вытер насухо ладонью.

— Чего придираешься? — не утерпел Ванята. — Когда надо, так молчишь, а теперь…

Сотник понял, куда клонит Ванята. Видимо, и сам он вспоминал порой про случай на свекольном поле.

— Пожалели тебя, дурака, — сказал он без всяких предисловий, — а ты ходишь теперь и воняешь. Тебя же Сашка Трунов без соли мог сожрать. Сашке на все плевать! Я парторгу про все лично докладывал. Так, говорю, и так, правильно оргвопрос решили или нет?

Ванята вскинул голову.

— Чего он сказал? — спросил, не дыша.

— Сказал: поживем — увидим. Больше ничего. Что про тебя говорить, и так все ясно…

Ванята вспыхнул. Едва сдерживаясь от злости и нетерпения, стал сбивчиво, через пятое на десятое, объяснять, как все случилось. Сотник слушал уклончиво и, видимо, не верил.

Пыхов закончил работу, пошел к тетке Василисе. Они стояли в стороне, о чем-то тихо говорили и поглядывали на Ваняту. Сердце его тихо и больно сжалось.

Затем Пыхов подошел к Сотнику, вынул из комбинезона записную книжку, что-то нацарапал карандашом и сказал:

— Дуй в правление, председателю отдашь. Солидолу подбросить надо.

— И не подумаю! — сказал Сотник. — У нас этого солидолу вон сколько. Тоже сказали!

Пыхов молча выслушал Сотника, взял с верстака деталь, над которой мараковал, и пошел по жнивью в степь — грузный, широкоплечий, в кирзовых, порыжевших возле носков сапогах.

Сотник посидел несколько минут над баком с керосином, потом отряхнул руки, вытер паклей, поднялся.

— Сам тут домывай, — сказал он. — Тоже мне выдумали — солидол!

Свистнул в руке Сотника кнут, загремела телега, на которой приехал Ванята.